Рудневу и, когда тот кивнул, смял лист и сжёг в пепельнице.
– А в случае экстренных обстоятельств? – спросил Дмитрий Николаевич.
– В таком случае отправьте сообщение через любого полицейского, назвав моё имя, или звоните на этот номер, – Ярцев написал цифры, показал Рудневу и снова сжёг бумагу. – Ещё вопросы, господа?
Дмитрий Николаевич несколько секунд помолчал, глядя мимо Ярцева, а потом сухо спросил:
– Вы уверены, ваше превосходительство, что девочка ещё жива?
– Нет, – резко ответил Алексей Петрович, а после добавил, – Но для политической игры она нужнее живая, и это вселяет надежду.
Ярцев поднялся, давая понять, что разговор окончен.
Руднев с Белецким вышли из особняка с белой колоннадой и, кажется, только теперь Дмитрий Николаевич в полной мере ощутил, что он в Петербурге.
Хотя Руднев никогда бы не променял милую его сердцу Москву на столицу, Санкт-Петербург он любил. Ему нравились в нём отличная от суетливой Москвы степенность, монументальность и размытая приглушённость красок.
– Пойдем пройдемся, – предложил он Белецкому, и тот без особого энтузиазма согласился.
Они прошли по небрежной Екатерининского канала до Вознесенского проспекта, перешли Мойку по Синему мосту, обошли гнетущую серую громаду Исаакиевского собора и свернули в Александровский сад, уже блиставший осенним сусальным золотом.
День выдался яркий и солнечный. Сверкающий шпиль Адмиралтейства силился дотянуться до сентябрьской лазури северного неба. Серебристые струи фонтанов искрились миллионом радужных бликов, а их звенящий шелест нашёптывал фланирующим горожанам и туристам подслушанные под сенью вековых лип секреты множества их предшественников.
Друзья вышли на Адмиралтейскую набережную и дошли до Дворцового моста.
– Удивительное место, – проговорил Руднев, остановившись у парапета и глядя на то, как стрелка Васильевского острова разбивает воды Невы на Большую и Малую. – Здесь будто водоворот, в которое время затягивается со всеми своими радостями и горестями. Кажется, что сама вечность в этих течениях растворена. Зачерпнешь пригоршню воды, и вся история Российская от Петра Великого сквозь пальцы пробежит.
– Я бы не советовал вам, Дмитрий Николаевич, здесь воду черпать, – отозвался Белецкий с брезгливой миной.
– Ох, Белецкий! Я же метафорически. Неужели тебя этот вид не трогает?
– Нет. Вы же знаете, что я не люблю Питер.
– Знаю, но до сих пор понять не могу, чем он тебе не угодил.
– Да что в нём хорошего? Серость, сырость, меланхолия да простуда.
– А как же дворцы, парки, проспекты? Ты посмотри, какой здесь простор и масштаб!
– Я бы сказал, напыщенность и помпезность.
– Ну, знаешь! Это, в конце концов, столица. Ей парадность положена… Ты лучше посмотри, сколько здесь неба! Я думаю, Петра Алексеевича небо в первую очередь и поразило в этих землях. Море и небо!
– Море?