клубком вольна,
земфирная голубка,
голу́ба-голуба́,
бездушная рука,
таращатся глаза,
капризно дуты губки:
«Преставился? Ну вот… А ты живи
пока…»
Текла твоя тоска, ветха и безоглядна,
вплетали няньки в пряжу
дела-дома-тела,
наина-таинство, скользящая отрада,
зевала радостно
и жизни холст ткала.
Мала – смела…
Рвала – дотла…
Ткала…
Зяблик
Зяблик зябкий, выскажись,
стушуй
это предрешённое прощанье;
шутовство – предверье скорых бурь,
шутовство – всех бед чередованье.
Явь черна, чивикай напролёт,
продувай в надрыве —
чётче! —
гланды;
чадочко; щелкунчик;
настаёт
время для твоей арлекинады.
Происки ветров прими на счёт
тех заблудших,
что не имут дома;
чадочко; щелкунчик;
настаёт
время для полёта и излома.
Зяблик, зыбь заботливо запас
звуков,
занимайся звонкопеньем.
Ознобят – не стены, а атлас,
вылечат – не бури,
а терпенье.
Чувствоизъявляйся, зяблик, явь —
чёрт, черна! —
не сыщется в ней пробель.
Паинька тщедушный,
пой и славь!
День не вышел?
Или час не пробил?
Прогнан – вон! – цукатный летний дух,
истова щемящая основа:
время чистить пёрышки и пух,
время:
в клетку!
в клетку дома! —
снова…
Февраль
Февраль сиреневый с утра
застыл в метели.
И скрытно-сонно во дворах
мелькают тени.
Великолепен и велик,
влекомый тайно…
А что по дням он меньшевик,
так то случайность.
Коль времени с утра не счесть
снегокруженья,
почту за скорбь,
почту за честь
с тобой крушенье:
o, искушенье!
С тобой – в сиреневый
туман,
дурман сиротский,
вполне готовой на обман,
на губы —
воском.
Не будет душно,
но слегка
пригну колени;
за воротом – издалека
твой