загалдели, но решительность девушки подействовала на них отрезвляюще. Только самый молодой из них еще хорохорился и пытался уговорить казаков прошмонать хату бывшего мента.
– Пошли, – потянул его за рукав Димон. – Мент не станет ховать у себя бандита. Он же у нас законник! А це уже на всю жизнь, як поганая болезнь.
Казаки пьяно захохотали и скрылись в темноте.
Турецкий с облегчением вздохнул и лег прямо на жесткий пол, вытянувшись во весь рост и расслабив напряженные мышцы. Пахло пылью и старыми вещами. Чердак был захламлен какими-то узлами и ящиками, всеми теми ненужными в хозяйстве вещами, которые жалко выбросить, хотя они, может, уже никогда не понадобятся. Вот их и стаскивают хозяева на чердак, с глаз долой, а потом напрочь забывают о них. Паутина лохмотьями свисала с балок под потолком, а что творилось по углам, можно было только представить.
Турецкий взялся за бок и поморщился от боли. Хорошо хоть не сломаны ребра, а то и вздохнуть не смог бы в полную силу. Рука нашарила в кармане сложенный лист бумаги. Он опять подполз к окну, чтобы при ярком свете луны рассмотреть запись. Рядом с примитивной схемой кто-то корявым почерком набросал ряд цифр. Ну что ж, расшифровать запись не составляло особого труда, записка писалась второпях, но вполне разборчиво. Скорее всего Олежка и писал, не предполагая, что она попадет в чужие руки… «14.35» и «ваг № 240002210 рыж.»
Заскрипели ступеньки, и дверца в полу приподнялась ровно настолько, чтобы в нее пролезла Лена, протискиваясь в обнимку с одеялом и подушкой.
– Это вам, – смущенно проговорила она, встретившись взглядом с Турецким. Он почему-то тоже испытал легкое смущение.
– Балуешь меня, – перешел на «ты» Турецкий. – А я тут приготовился совсем по-походному расположиться. Видишь, успел уже поваляться на полу, – принялся он отряхивать джинсы, предполагая, что вряд ли за последние годы тут мыли полы.
– Тут пыльно, вы уж извините. Я давно на чердак не забиралась. Не люблю запах старых вещей. А сейчас подумала – жестко лежать на голом полу. А вам, наверное, больно… – догадалась она, заметив легкую гримасу на лице Турецкого, когда он неловко повернулся и опять ощутил боль в боку.
– Да нет, уже не так… Привыкаю, наверное, – покривил душой Турецкий. Не хотелось в глазах девушки выглядеть этаким страдальцем. – А ты храбрая девушка. Я тут наблюдал за осадой вашего дома из окошка. Здорово ты припугнула этих ряженых своим карабином. Спасибо тебе. Правда, до сих пор мне не приходилось прятаться за спиной женщины. Даже как-то неловко.
– Да что вы…На самом деле я не такая уж и храбрая. Это я со зла. Ненавижу этих наглых самозванцев. За дядю Володю испугалась, за вас. Когда вижу несправедливость, меня всегда на подвиги тянет. За себя не могу постоять, такой у меня дурацкий характер. А за своих готова на кого угодно наброситься. Гнев глаза застилает, себя не помню. Иногда думаю – вдруг со мной что-то не в порядке?
– И часто такое с тобой бывает? – заулыбался Турецкий, радуясь, что Лена разоткровенничалась и исчезла неловкость, которую он почему-то испытывал рядом с ней.
– Раза