короля счет шел уже на часы. Впрочем, кое-что Шут таки услышал – свежие сплетни о Тодрике. Как оказалось, минувшую ночь принц провел в каком-то загородном монастыре. Наивные поварихи набожно закатывали глаза, плетя какую-то ерунду о проснувшемся в наследнике благочестии. Шут едва не подавился кашей, пытаясь не рассмеяться их богатому воображению – это Тодрик-то благочестивый?! Только главная хозяйка кухни, дородная матушка Тарна, хмуро покачивала седеющей головой: она, как и Шут, понимала, что все эти домыслы имеют мало общего с действительностью, но помалкивала, предпочитая держать свое мнение при себе.
Главная повариха была личностью приметной. «Я на кухне родилась, – бывало, с усмешкой говорила матушка Тарна, – на кухне и помру». И почему-то никто в ее словах не сомневался. Лет пятьдесят назад она появилась на свет – и правда едва ли не среди котлов. При них же и выросла, во всем помогая матери, а потом и сама получила место на кухне. Прошла весь путь от чистильщицы овощей до главной поварихи. Ее любили. За разумную строгость, за умение втолковать, что к чему, а главное – за доброту.
После завтрака Шут еще пару часов погулял по Внутреннему городу, но так и не узнал ничего нового. Все говорили только о скором возвращении Руальда да пересказывали сплетни про принцессу тайкуров. Он понял, что большего в этот день не добьется и возвратился к себе. Настроение было скверное, тревога внутри все нарастала, и ничего хорошего он уже не ждал.
Однако на этот раз Шут ошибся.
Едва открыв дверь в свои покои, он увидел на кресле новый костюм. Штаны и куртка были кем-то аккуратно развешены, и одного взгляда хватило, чтобы понять: мадам Сирень в очередной раз создала для него чудо.
Шут снял простой зеленый дублет и ополоснул лицо в умывальнике. Холодная вода освежила его и сделала мир чуточку лучше.
Он подошел к открытому окну и с наслаждением глотнул из бутылки ягодного вина, глядя в густую зелень старого клена, который задевал своими ветвями карниз. Среди листвы были густо разбросаны солнечные блики – словно кто-то усыпал темную крону яркими лоскутками цвета крыльев бабочки-медовницы. Шут любил это дерево и, когда был младше, частенько предавался мечтам, сидя в удобной развилке меж ветвей.
Вздохнув, он поставил бутылку и медленно снял со спинки кресла обнову. Костюм был сшит именно так, как Шуту нравилось: красивый и изысканный, почти похожий на обычную одежду. Если бы только не золотые и алые вставки, придающие наряду нужное настроение, делающие его именно шутовским. И бубенцы. Совсем немного маленьких золотых горошин на рукавах и вороте. Кто их делал, Шут не знал, но эти бубенчики из запасов мадам Сирень больше походили на частицы музыкального инструмента – так они были мелодичны. Шут не спеша переоделся и, сделав сальто назад, с удовольствием отметил, что на первый взгляд узкие и плотно облегающие штаны совершенно не стесняют движений, равно как и куртка с длинными рукавами. Он поглядел на себя в зеркало. Госпожа Иголка была права: выбранный ею цвет ткани и впрямь смотрелся недурно. Шут осторожно поднял левую руку, и бубенчики