Руальдова «да» физическая боль казалась Шуту наименьшим из зол.
– Ты кем себя возомнил, ничтожество?! – Руальд сгреб его за ворот так, что затрещала редкая ткань господина Бужо, и поднял над полом. Жалобно звякнули бубенцы.
Шут заглянул, наконец, королю в глаза.
Все слова, которые он так тщательно отбирал, все умные мысли, способные убедить Руальда, – все разом стало ненужным. Шут понял, что его любимого друга больше нет.
– Простите, Ваше Величество! – пискнул он. – Я промазал! Хотел попасть в воду, чтобы вас обрызгать… Просто обрызгать… водичкой… Простите дурака! Позвольте мне разбить все персики об эту гнусную рожу! – Шут растянул пальцами щеки и скосил глаза. Король ухмыльнулся и, отшвырнув его точно тряпку, вернулся в ванну. По-кошачьи извернувшись, Шут ловко упал на четвереньки и тоже засеменил к купальной чаше. – А я для вас песенку вспомнил! – И он во весь голос заблажил недавно подслушанные на рынке скабрезные куплеты про солдата и торговку. Вскоре Руальд начал хохотать, а к концу песенки и вовсе забыл о своем недавнем гневе.
Шут продолжал смешить короля и когда тот, закончив мыться, принялся раздавать поручения по поводу намеченных на вечер торжеств, и когда монарх выбирал наряд на праздник, и даже во время его короткой сдержанной беседы с королевой. Руальд не был груб с ней, о необходимости расторжения свадебных уз он говорил так, будто обсуждал детали своего вечернего туалета. Элея почти ничего не проронила в ответ. Шут тоже помалкивал: чутье подсказывало ему, что чем меньше слов слетит с его губ, тем лучше. Когда-то, только появившись при дворе, он вообще предпочитал работать только лицом и жестами, ибо был еще недостаточно умен и образован, чтобы рассчитывать на свой язык. Шутки, к которым он привык в своей бродячей жизни, не годились для дворцовых декораций.
А теперь любые слова были бы неуместны.
Они сидели в гостиной. Руальд смаковал вино, привезенное из похода, и забавлялся тем, что кидал в Шута косточки от вишен. Это было так на него непохоже, что Шут даже не обижался. А Элея в своем новом сумеречном платье казалась безмолвной статуей, вытесанной из мрамора. Король неспешно излагал ей причины, почему он не считает возможным их дальнейший союз. Собственно, главный аргумент был один – наследник. Вернее, его отсутствие. О новой невесте король не упомянул ни разу.
Пока Руальд говорил, Шут мучился вопросом: что же нужно было сделать с человеком, чтобы он из доброго друга и заботливого мужа превратился в такое вот чудовище со студеной водой в жилах вместо крови?
По словам Руальда все было просто: верховный первосвященник признает их венчание недействительным, Элея получит хорошую компенсацию золотом и будет предоставлена самой себе.
– Ты можешь вернуться к отцу, – предложил Руальд королеве. – Я прослежу, чтобы тебя сопроводили к Белым Островам со всеми надлежащими почестями. Но, если хочешь, оставайся в Золотой. Я найду для тебя чудесный особняк с садом. Или замок за городом. Дам лучших слуг.
«Что он несет? – думал Шут. – Замок за городом! Безумие…