генерал Брут, будучи арестованным за многочисленные злоупотребления, скончался сегодня в следственном изоляторе от инфаркта. Мне совсем неинтересно знать, что Вы обо всем этом думаете, но уверяю Вас в моей полной непричастности к этому делу. А впрочем, думайте, что хотите. Я испытал сильное разочарование после нашей встречи в Николаеве. А Ваши последующие действия в Одессе, на мой взгляд, были крайне необдуманными и непрофессиональными. Вам показалось, что вы победили, но сами можете убедиться, что это далеко не так. У меня достаточно оснований для возбуждения против Вас уголовного дела. Ведь не без Вашего участия погибли несколько человек. Пока я этого делать не буду – посмотрим на Ваше поведение. Поэтому не надо препятствовать намеченному ходу событий, тем более перечить людям, наделенным определенными полномочиями. Подумайте над моими словами. Всего доброго.
Связь оборвалась. Я почувствовал сильный приступ тошноты, а голову будто сдавило железными тисками. Лицо моментально покрылось холодным потом и, наверное, стало бледным, потому что Саша тут же протянул мне чашку с водой.
– Звонил Штейн, – сделав глоток и прокашлявшись, объяснил я. – Сообщил о смерти Брута. Заверял, что ни при чем, но, одновременно, дал понять, чтобы я не совал нос, куда не следует. Короче, угрожал и злорадствовал, но так, что и не подкопаешься.
– Вот видишь?! Я же говорил, – взвился Волощук. – Нечего тебе лезть в это дело. Шутки шутить с нами не собираются. Что я потом Оле твоей скажу? – он снова сорвался с места и, рассуждая вслух, заходил из угла в угол по комнате. – Юрка я спрячу так, что Интерпол не найдет. А сами тихонько будем «копать». Я это дело так не оставлю. А ты живи себе своей жизнью и не терзайся муками совести. Я все беру на себя.
– Видите ли, бамбино, – прибегнул я к Сашиной любимой реплике. – Прикажешь мне свалить, и я буду вынужден подчиниться. Только ответь на один вопрос, – я постучал указательным пальцам по своему виску. – Вот с этим, что делать? Может, подскажешь, как промыть мозги, чтобы все забылось? Я нутром ощущаю ту боль, которую испытывал Никифорыч. Я видел, как эта нечисть ломает души людей. И после этого ты предлагаешь мне залезть в свою нору и не высовываться? Брут после такого меня бы уважать перестал.
Лица Волощука я не видел – он стоял, отвернувшись к окну. А Георгий Юрьевич внимательно смотрел на меня, выказывая поддержку и понимание.
– Твои друзья тебя вроде бы Слоном кличут? – силясь улыбнуться, спросил он. – Теперь и я вижу, что «погоняло» подходящее, – потом повернул голову и сказал Саше. – Давай, решай. Бывших ментов не бывает.
– Что ж вы со мной делаете? – беззлобно проворчал тот и, махнув рукой скомандовал. – Давай, Юрко, «колись» до характерного треска! Серега остается в деле. Или как там? Слон.
Я ощутил внутренний прохлоп. Сразу появилась уверенность и еще большая решимость на фоне рассудительного спокойствия. Захотелось курить, но обстановка не позволяла. Только и смог сказать:
– Спасибо, мужики.
– На здоровье, – откликнулся