Честно, пытаюсь! Но вдруг все меркнет перед глазами, и вместо того, чтобы гордо поднять голову и войти, я понимаю, что начинаю «уплывать». Ноги неподвижны, язык не слушается, и я даже не могу сказать Луке, что мне плохо. Просто чувствую в один момент, как его руки ловят меня. Тепло его чувствую, и инстинктивно жмусь лицом к горячей твердой груди. И это то самое затишье, тот самый спасительный кокон, из которого не хочется выбираться.
– Ия! Ия! – его голос с нажимом. Распахнув глаза, потихоньку приобретаю возможность видеть. Я у него на руках, а взгляд такой взволнованный, и столько тревоги в нем. Лука хмурится.
– Ты как?
– Нормально. Прости, устала сильно.
Он кивает, заносит меня кабинет и укладывает на диване.
– Тебе нужно что—то? Может, позвонить кому, чтобы забрали?
Он намекает о Роме? И, несмотря на заботу, такая холодность в словах. От этого болью стягивает желудок. Поджимаю губы, отрицательно качая головой.
– Нет, прости. Все нормально. Если можно, воды..
Варламов поднимается и выходит из кабинета. А я пользуюсь секундной передышкой, стараясь прийти в себя.
Идиотка. Не могла продержаться немного! Просто несколько минут..
– Держи, – он появляется так быстро.
Я принимаю из его рук бутылку. Она слишком плотно закрыта, так, что мне никак не справиться с ней.
– Да что с тобой? Ты заболела? – со злостью забирает из моих рук и, отвинтив крышку, протягивает обратно.
– Выглядишь, как узник концлагеря.
Я делаю глоток и отдаю воду обратно. Значит, вот так я выгляжу в его глазах? Три месяца чистого ада, но все еще с лишними кило. А ему все равно не так? Снова есть во мне что—то, что не может позволить посмотреть на меня как на достойную?
Я не хочу никакого разговора. Я вижу, что он другим стал. Холодным, отчужденным. Больше нет моего Луки. Стоит открыть глаза, и посмотреть на правду.
Я одна. На краю обрыва, и некому мне руки подать…
– Не хочу отнимать твое и свое время – прочистив горло, поднимаю на него глаза.
Он стоит у стола, облокотившись о него. Руки в карманах, взгляд расслабленный, где—то даже равнодушный.
Лука кивает.
– Говори.
– Я хотела бы прояснить ситуацию с пистолетом и Глебом. В ваших глазах я выгляжу сволочью и предательницей. Да, я была в курсе о том, что из этого оружия убили Потапа. Я просила тебя помочь мне, так и не раскрыв всей правды.. Не потому что это было моим планом изначально. Я просто не смогла этого сказать.
Он молчит. В глазах ни единой эмоции, и от этого мне еще сложней.
– Давай на чистоту. Потапа это не вернуло бы, а Глеб… Он – мой брат, моя семья. Я хотела помочь ему, а еще боялась потерять тебя…
На его губах улыбка кривая. Ехидная, выжигающая кислотой итак израненное нутро.
–Глеб – твоя семья, – кивает словно сам в чем—то только что убедился. –Только скажи, а кем были мы? Кем была Марика, Лешка, Илай, Нинель… в конце концов, кем был я?
Его слова ранят так больно, что я не сразу нахожусь с