мою табакерку и держи ее у себя. Как мне вздумается табаку понюхать, так чтобы готово было.
– Я, папенька, лучше светить буду… – заныл мальчишка.
– Свечка свечкой, а табакерка табакеркой. Уж и лень же у вас!.. Ах, какой народ! Ни в чем отцу помочь не хотите. Ну, куда же я положу табакерку, ежели у меня ни одного кармана нет? Только, чур, прежде всего, не кричать. Тараканы крику боятся. Особливо вот ты, визгливая… – погрозил он дочери. – Голос как валдайский колокольчик.
– Пожалуй даже, ежели хотите, то я и совсем в кухню не пойду, – обидчиво сказала дочь.
– Эта еще отчего? Чем больше народа, тем лучше. Одни обметают, другие бурой посыпают, третьи ловят беглецов. Иди, иди! Нечего губы-то надувать!
– Нет, не пойду! Мне черных тараканов жаль, они наше счастье. Вот ежели бы вы одних прусаков морили, то дело бы другое было. А то вместе с прусаками и черные тараканы погибнут.
– В самом деле, черных-то тараканов жалко, – согласилась с дочерью мать.
– Чего их жалеть! Ну их к черту! – кричал отец.
– Зачем же к черту? Они счастье приносят и, главное, никому не мешают. Днем ты их даже и не увидишь. Кроме того, у нас взрослые дочери. Вдруг девушки задумают на святках погадать черным тараканом, а ни одного и нет. Ты, Никон Ульяныч, вот что: ты сядь и продолжай пить чай, как пил, а я пойду в кухню, отберу десяточек черных тараканов в коробку и спрячу их на развод. Потом мы их выпустим, и они живо расплодятся.
– Видали вы дуру-бабу! Вот так дура! На мерзкую тварь сердоболие разыгралось.
– Ну, уж ты там как хочешь, а десяточек я уберегу. Без черных нельзя… Они, кроме счастья, обилие дома показывают. Перед пожаром или перед каким-нибудь несчастием они сами из дома уйдут. Пей чай-то. Чай еще крепкий. А я сейчас…
– Запри поплотнее фортку в кухне и дверь на лестницу. Это главное, чтоб свежий воздух в кухню не попадал! – крикнул вслед жене муж и прибавил: – Эх, нет при мне теперь моих верных слуг Хобаренки и Иванова; а то с этими бы двумя городовыми у меня в один миг ни одного таракана не стало. Иванова поставил бы к дверям, а Хобаренку взял бы с собой на печку, и ни одна каналья бы не ускользнула. Золотые люди!
– Да ведь ваши городовые, папенька, привыкли мазуриков ловить, а тут тараканы… – сказала дочь.
– Расторопный человек, матушка, что на мазурика расторопен, что на таракана. Ему все равно. Он пришел, взглянул – и готово. Раз я с ними шестерых беспаспортных на сенной барке… И безо всякой облавы…
– Все-таки тараканы – больше женское дело…
– Ну, молчи! Полицейской службы ты совсем не понимаешь и потому не можешь о ней судить.
– Ну иди, Никон Ульяныч! Теперь все готово! Десяток самых крупных я наловила и спрятала на развод! – крикнула из кухни мужу жена. – Да надень ты, бога ради, что-нибудь на себя. Здесь в кухне посторонняя женщина.
– Плевать! Пусть вон идет, ежели много о себе думает. Ну, Господи благослови! Тронемтесь! Сеня, к дверям! Вася тоже… Один к наружным, другой к тем, которые в комнаты выходят. Да не зевать и, как побегут, – давить беглецов! –