одёрнула безрукавку и поднялась. – Пойдём мы.
– А? Кто? – он снова икнул, – к-куда?
– Домой. Мы пойдём, а ты оставайся. Чужого не возьму: миска колотая, а подстилка… фу, это старая куртка? С помойки принёс?
Сашка бестолково закрутил ворот рубахи, внутри его забулькало:
– ....в Неваде это, забастовка…
– Ну, а я о чём? Какой из тебя воспитатель!
Нинель наклонилась и вкрадчиво пояснила:
– Ребёнку, хоть и собачьему, уход нужен. А у тебя зелёный змий в друзьях. Нехорошо.
Сашка вяло запротестовал, но выражение женского лица отсекало любые возражения:
– Или сам отдашь, или заберу силой.
И жест рукой сделала: решение окончательное и обжалованию не подлежит. Поднялась и направилась к выходу.
Августа заскулила. Замоталась бестолково между ней и Сашкой. Хвост то прижимался к задним лапам, то молотил, глазу не уследить. Затем собачонка коротко взвизгнула, наскочила на Сашку, отчего он чуть не упал, облизала небритую щёку и рванула за Марковной.
В прихожей женщина обернулась:
– Ты это, Александр… с наступающим. Из состояния нестояния выйдешь – заглядывай к нам, ждать станем. Слышишь?
Сашка так и остался на коленях посреди кухни. Но тут махнул рукой и крикнул в пустоту коридора:
– Бут-тылка с тебя! Две!
Со стены улыбалась красивая Гурченко.
***
С этих пор каждый пришедший в общежитие непременно удивился собаке в вязаном пальтишке с помпоном на капюшоне. Руки сами тянулись погладить остроухую мордочку.
– Что за порода? Она у вас сеттер или лайка? – вежливо интересовался гость. – Может быть, колли?
– Общажная сторожевая! Ноги вытерли? – в ответ шумит вахтёрша. – Асфальт, думаю, с утра ещё не мытый!
Гость рассыпался в извинениях, спускался на несколько ступенек.
– Я к Борису и Людмиле, – он старательно втирал подошвами половичок в пол. – На свадьбу.
– Казни это египетские, а не свадьба! – всплеснула руками вахтёрша.
– Ниля! Не делай скандал! – звонко крикнула Софья Константиновна, видимо, не оставляя прежний спор. Она, при накрахмаленном воротничке и в шляпке на завитых кудрях, едва виднелась за вахтенным столом, заставленным чайником, чашками, сахарницей и клетчатой сумкой с жирными отметинами. – Девочка счастлива! У ней любовь!
– Любовь! До первого пересолённого супа такая любовь!
– Ниля, ты что наш дядя Сёма! – продолжала Софья Константиновна. – А дядю Сёму мечтали поймать все мужья нашего города. Но никто-таки не сумел… Дядя Сёма чуял неприятность почище любой борзой!
Нинель Марковна громко фыркнула.
– У тебя насморк? – спокойно спросила Софья Константиновна. – Выпей отвару… Баба Зина варила чудные отвары, все её три умерших мужа поклялись бы на кресте, что от зиночкиных лечебных трав тут же исчезают сопли, впрочем, вместе с запахами… Так, я о чём? О свадьбе! Помнишь Ларочку Бадзен? Ты, о мудрейшая Нинель-Мессинг, пророчила бедной девочке конфуз за конфузом, но Ларочка нянчит уже третьего