в виде первоначального наброска[163]; он возвращается к этому предмету в письме к иезуитам Коимбры от 14 января 1548 г.;[164] и, наконец, 26 марта 1553 г. отправляет в Португалию знаменитое письмо, где придает своей мысли окончательную, завершенную форму[165].
Для него не было послушания без полного подчинения воли и даже суждения приказам и указаниям настоятеля: именно к этому, к недостаточности простого их исполнения, возвращается он снова и снова. В 1547 г. Поланко, снова вернувшийся к своим обязанностям секретаря, пишет Араосу, чтобы ввести его в курс дел римской общины. В связи со стремлением Игнатия не принимать никого «непригодного к нашему Институту», он в первую очередь говорит именно об этом: «Всякое упорство в привязанностях, косность суждения и своеволие, пусть даже восполненные другими, положительными, качествами, нельзя терпеть в этом доме, где, имея даже множество возможностей удовлетворять свое стремление к бедности и умерщвлять многочисленные себялюбивые склонности, можно найти еще больше возможностей упражняться в покорности воли и суждения и вообще во всем, что касается послушания»[166]. Разумеется, в качестве мотивов такого послушания Игнатий не забывает подчеркнуть, в особенности в своем классическом письме, такие традиционные доводы, как уверенность и умножение заслуг. Однако глубинная причина того, что он настоятельно требует от человека всецелого, всеохватного подчинения, заключается в следующем: это подчинение есть одновременно непременное условие совершенного служения Богу и упражнения в самой полной, самой трудной, самой ценной форме самоотречения, которая до самых глубоких корней поражает себялюбие, соперничающее в душе с Богом.
Посему как в «Мемориале» Гонсалвиша, так и в переписке на каждом шагу встречаются примеры суровых порицаний и строгих наказаний, которыми святой карал самых видных своих учеников за всякое легкое несовершенство в послушании. 28 февраля 1555 г. Гонсалвиш отмечает: «Вчера и позавчера отец Поланко, который замещает нашего отца, так же как и министр [сам Гонсалвиш] и другие священники получили выговор за маленьким столиком по распоряжению повара за то, что намереваясь отобедать в коллегии, не предупредили его». И объясняет: «Это наш отец велел повару самостоятельно наложить и исполнить это наказание»[167]. 22 апреля об отъезде Поланко и Диего де Гусмана в Лоретто говорится следующее: «Перед отбытием отец предписал дону Диего суровое наказание самобичеванием, которое заменил впоследствии порицанием со стороны Хуана Филиппо. Причина же состояла в том, что он настоятельно требовал этого паломничества, в то время как должен был просто предложить его и выказать свою склонность к нему»[168].
Эти примеры, которые были подобраны довольно случайно и которые можно было бы умножить, являют нам другой способ Игнатия воспитывать в своих сыновьях полное самоотречение, столь ему желанное, способ, которым Игнатий широко пользовался: