бляхой ремень.
Как пылали склонённые лица,
Как в стекле пламенела «Гамза!»
Уличённо метались ресницы,
Виновато сияли глаза.
А в стихах – первозданная сила,
Так под током искрят провода.
«Мой единственный» – правдою было
И присягой – «твоя навсегда…».
Вот бреду я, седой и помятый,
И твержу, спотыкаясь, одно:
Если время уходит куда-то,
Значит где-то всё то же оно.
В обе стороны дали и дали,
Всяких встреч не запомнить, не счесть;
Если люди прошли и пропали,
Значит, всё-таки были и есть.
Я читал, я порой понимаю,
Постигаю сопя и скорбя:
Бесконечность – совсем не прямая,
А замкнулась сама на себя.
Что случится – загадывать рано,
В мире много нетраченных слов,
– Я живу, и жива Марианна,
И живёт стихотворец Светлов.
Расстроенный смертью Луговского, еще кого-то, встретил Светлова в вестибюле ЦДЛ. Согнутый, с палочкой. – Михаил Аркадьевич, хоть вы —то поживите… Не делайте ничего, ходите просто вот так. Светлов засмеялся. – Лично вам, молодой человек, я это одолжение сделаю.
– Почему я должен писать языком, каким говорят в деревне Малые Мочалки? – возмущался Светлов на встрече с молодыми поэтами в Литинституте в мае 1964 года, смертельно больной. Это он возражал какому-то псевдо-парадному стихоплету. Из Литинститута его «ушли» в 1957 году – не ко двору пришелся. Я его снимал портретно в тот день. Пленка цела – кажется, последние его снимки. Один портрет, увеличенный Женей Синицыным, долго висел у Л. И. Левина.
На бюро секции поэзии, где меня принимали в союз, вошел с опозданием Ярослав Смеляков. – Не знаю такого поэта… Не желаю слушать… Принимают тут всяких! В. Туркин его успокоил. Я еще читал, кажется, «Мужчины» и «Траур в ЦДЛ». Смеляков молча поднял руку: я – за.
МУЖЧИНЫ
В такую рань летят одни мужчины
Им так привычны рокоты турбин.
Их поднимают разные причин.
С диванов, раскладушек и перин.
Хрустя ледком, поскрипывая хромом,
Прищурятся – погодка хороша!..
Ревущие поля аэродромов
Окидывают взглядом не спеша.
Здесь все другие краски пересилил,
Заполнил и промоины,
и рвы Защитный цвет – осенний цвет России,
Поблекшей, помороженной травы…
У женщины смятение во взоре,
Ей боязно и так в груди щемит!
За Белым морем Баренцево море
Загадочно и медленно шумит.
– Не улетай!.. – Мужчины к просьбам глухи,
Их стриженые головы в огне,
На лбы накинув кепки и треухи,
Им гнать плоты по Северной Двине.
Выносливы их плечи и покаты,
Ремни скрестились на квадратах спин.
Геологи, пилоты и солдаты —
Великое сословие мужчин.
Их жажда жгла и нарты уносили
По белому