Загляни в Себя. Второй выпуск. Алия Латыйпова

оно долгим морем,

      Заполняло с головой – не выдохнуть,

      Не вылить.

      Отрастила рыбий хвост.

      Под водой дышать училась кожей,

      С чешуёю рыбьей она стала схожей.

      И блестела вся, слепя глаза,

      Давила.

      Утонула в забытьи.

      Ни печали, ни тоски, мысли – сплошь пробелы.

      Всё покрылось снегом белым- белым.

      Кокон превратился в скорлупу.

      Закостенел.

      Отвалилась чешуя.

      Тело обрастало шерстью тёплой,

      Но сжималось, чтоб не быть.

      Спать в пустоте холодной.

      Тихо- тихо, белая пустыня.

      Ничего.

      Сны смотрела:

      Было что- то до.

      Было зыбким предрассветным,

      Было ярким, лёгким, необъятным, светлым-

      Разным. Не таким как здесь.

      Живым.

      Стук услышала.

      То сердце испугалось и забилось.

      Подалась вперёд.

      Раздался треск, упала скорлупа.

      Осыпался весь лёд.

      Осталась паутина, а за ней открылось бесконечное:

      Сияли звёзды.

      Девять дверей

      Каждое утро Она вставала, затягивала волосы в тугой узел и открывала одну из девяти дверей.

      За первой висело зеркало. Отражение в нём менялось – там была она, но разная; то с огромными звериными глазами, полными страха, то с ветвистыми рогами, с которых свисали мокрые комья земли, то с растрескавшейся кожей, по ложбинкам которой текли ручьи зеленой тоски. Она садилась у зеркала и плакала.

      Вторая дверь открывалась ржавым ключом. Там стоял стол, на нём стакан и три кувшина, в одном вишнёвая настойка забвения, во втором берёзовый сок смакования грусти, в третьем бесцветная жидкость без названия. Два из трёх кувшинов всегда были наполовину пусты, один же оставался полным, почать его безымянное содержимое Она не решалась.

      За третьей дверью – уходящие вверх ступени, они заканчивались обрывом, далеко внизу которого стоял туман и слышался густой шум.

      На четвёртой была надпись «Правда», Она не любили туда заглядывать.

      Пятая дверь приглашала поговорить. Разговоры были однообразными и односторонними, ведь отвечать было некому. Выговорившись, Она возвращалась к зеркалу – кто она после освобождения от груза навязчивых мыслей: олень, рогами роющий мокрую от собственных слёз землю, перепуганный галаго, может, голодный ястреб с острыми когтями или полевая мышь, в спешке запасающая зерно. Как раньше выглядело её лицо, она почти забыла.