Да оно уже и ни к чему.
Сопилкин Вадик. Вот он геройский парень! Рядом стоит. Такой маленький в сравнении с Жекой, руки за спину, взгляд исподлобья. Когда я делал эту фотографию, он был мне не ближе Жеки. Но вот теперь смотрит на меня совсем родной человек.
Иногда, конечно, он бывает невыносимым и мне даже хочется набить ему морду. Но очень редко, гораздо реже, чем Харьковскому. Сопилкина мне всегда не хватает. Не хватает его белозубой улыбки, в которой светится спокойная, незлая ирония ко всему на свете. Не хватает его глубокого и мудрого анализа при случае порхнувшего где-то сеанса.
И до сих пор не могу понять, за что его прозвали Дьячком. В любом случае наши с ним дорожки надолго переплелись.
Гена Шматко. Полковник. Совсем не изменился, если не считать, что стал большим любителем выпить. Скромность и сдержанность во всем остальном вызывают настоящее уважение к нему. И поэтому Полковник для меня всегда останется Полковником. Как бы ни старался Мендюхан извратить это звание, обзывая его Полканом.
Миша Горшков. Амбал. Особый тип несгибаемых людей. Широкая кость, широкая грудь, широкий зад, узкий лоб, мощная шея, мясистый нос, маленькие глазки, маленькие губы. Мне кажется, он не способен поддаваться никакому влиянию. Он не изменится, даже если на него наедет танк. А что-то искать, над чем-то страдать – это уже для других. Амбал – готовая частица, ингредиент, предназначенный для сложной смеси человеческих отношений. Как будто его специально для чего-то отштамповали.
Не знаю, Амбал, может, я ошибаюсь. Но ты сам виноват, что тобой мало кто восхищается. Ушел в свою скорлупу.
Хотя, если честно, Карманников недавно сообщил мне великую новость: Амбал в Приморском парке трахнул какую-то молоденькую потаскушку. Я поздравил Амбала со вступлением в половую жизнь и пожелал ему творческих успехов. Но он почему-то разгневался и пообещал, что открутит Карману голову. Как будто этим была задета честь его будущей жены.
За Амбалом стоит Коля Курманов и смотрит в объектив глазами постороннего. За последний год у меня сложилось впечатление, что он втихаря где-то подженился и зажил себе маленькой отдельной жизнью. А в бурсу все это время забегал лишь по надобности, как в сортир. И нас он совершенно не видел. И однажды, такой воздержанный и спокойный, чуть не обложил матом мастачку, когда та попыталась сунуть свой рыжий нос в его жизнь.
Таков у нас был Коля Курманов. Но, несмотря ни на что, мы с ним уважали друг друга, как равные владельцы своей собственности уважают друг в друге одно на всех право. И прощаюсь я с ним теперь не более слезно, чем со встречным прохожим.
Юра Хайлов. Волк. Рубашка застегнута под горло, руки чинно сложены на груди, между пальцев неизменная сигарета. А с губ слетает усмешка: «Леха, ты ж забыл пленку вставить!» Не забыл, родной, не забыл!
Трудно сказать, почему моя дружба с Волком так и осталась в зародыше. Наверное, кто-то из нас вообще не расположен к закадычной дружбе. Закадычных мало. Кроме нас с Харьковским, в группе больше нет такой парочки. Для сильной дружбы требуются какие-то качества,