каком звании попал в плен?
– В чине старшего вахмистра драгунского полка. Ближайших родственников у него не осталось, родители уж давно отошли в мир иной, сестра скончалась от чахотки.
– Каким был француз, в смысле внешности, нрава?
– Высокого роста, темно-каштановые густые волосы до плеч. Темпераментный, безусловно. Не выносил однообразия и скуки: организовал у Карицкого, большого поклонника Мельпомены, небольшой крепостной театр, создал хор из более или менее талантливых крестьян. Стал ставить вместе с помещиком спектакли, умело учить людишек пению. Вспоминается любопытный случай в связи с этим. Как-то Карицкий, которому медведь на ухо наступил, при отборе певцов с чувством затянул одну из известных итальянских арий. Сирро, не разобрав, кто поет, замахал руками и отчаянно запротестовал: «Ça suffit! Chantra pas!.. Chantra pas!..»[1] Разве не смешно?! Карицкого c тех пор местные помещики называют не иначе, как Шантропой. Заглазно, конечно, но тот, вне всяких сомнений, знает об этом. Кстати, Жан-Ив пописывал эпиграммы на тамошних дворян. Вот по памяти одна из них на Карицкого:
У Шантропы идет отбор,
Пение крестьянское,
Сам запел, слезу утер,
Ведь песня итальянская!
– Занесу-ка остроумное четверостишие в блокнот… А про других помещиков можете вспомнить?
– Записывайте.
Озвучив несколько ярких эпиграмм, штаб-лекарь продолжил рассказ:
– Живя в уезде, француз пристрастился к тихой охоте – стал заядлым грибником. Уходил в рощу и редко возвращался с пустыми руками. Знал каждый гриб, не то, что некоторые. Я о козловском помещике Баранове, грибнике-любителе, сварившем себе супчик из опят и бледной поганки. Как он умудрился сорвать ядовитый гриб, до сих пор непонятно… Беда в том, что поганка коварна, съевший ее не сразу понимает, что попал в смертельный переплет. Помещик почувствовал себя плохо часиков через десять после обеда. У него закружилась голова, ухудшилось зрение, появились признаки сильной жажды, судорог, беспамятства, наконец. Грибы он собирал, надо сказать, будучи в гостях у своего родственника в нашем уезде. Когда я приехал к нему, было уже поздно. Яд настолько глубоко проник во все члены, что он умер в присутствии священника, который приехал соборовать его… А Сирро очень, очень жаль, ему было не больше тридцати пяти.
Штаб-лекарь вздохнул и задумался, перебирая серебряные пуговицы на форменном сюртуке. Хитрово-Квашнин выпустил клуб дыма и произнес:
– Сабо обмолвился о разбойничьей шайке, действующей в том районе. Вы что-нибудь знаете о ее главаре?
– Имею некоторое представление. По словам капитана Рахманинова, отдыхавшего в начале лета на нашем курорте, Аким Кручина был крепостным козловского помещика Ознобишина. Нагрубил ему, был жестоко наказан и забрит в рекруты. В 12-м году воевал, попал в плен к французам, сумел бежать, после службы вернулся в родные места. А там снова дел натворил – избил гувернера, да так, что тот едва выжил, остался навек инвалидом. Получив основательную порку на конюшне, улизнул из имения