игравшая в этом фильме роль главной героини). Было и пиво, и китайская водка, и даже местная брага из винограда и прочих фруктов, которую в большой канистре привез ответственный за тыловое обеспечение помощник режиссера (зам по тылу). Было много блюд из баранины, говядины, курятины, рыбы, разных других овощей, поэтому все отрывались по полной. Дело дошло даже до плясок, что присуще в Китае именно Синьцзяну. От жутких последствий пьянства и алкоголизма меня спасло то, что сидел среди артистов, часть из которых не пила вообще. За нашим столом по молодости лет набрались только два молодых артиста ханьской национальности.
Но что за дела? После столь обильного накануне вечером застолья и вдруг такой аскетизм на следующий день. Хоть я и не был избалован питанием на всех предыдущих съемках, здесь было что-то невероятное: днем во время обеда кормили одним рисом и овощами, а вот вечером на столах появлялось и мясо и мясной или рыбный суп. Мое удивление развеял мой помощник – на этот раз мне выделили в ординарцы джигита, уйгура по национальности, – который объяснил, что сейчас время поста перед праздником Рамадан. Днем правоверные вообще не должны есть и даже пить, а вот после заката солнца можно есть все. Так вот невольно и православные стали вдруг правоверными. 入乡随俗 «Жу сян суй су», как говорят китайцы, что означает, «явился в чужую деревню, так и живи по чужим правилам».
Зато через неделю начался собственно праздник Рамадан. Он совпал со временем отдыха по случаю Дня образования КНР, поэтому никто не работал, а все местные жители очень нарядные на разных видах транспорта от автомашин и мотоповозок, до, что еще лучше, обычных двуколок, в которые впряжены либо низкорослые лошадки, либо ослики, целыми семьями ехали куда-то в гости. Обойти этот праздник наша съемочная группа тоже не могла, поскольку большая часть состояла из мусульман. Вечером в столовой опять приготовили обильно накрытые столы, зелье, и были пляски до упаду. Но, как оказалось, это только благодаря присутствию в группе именно китайцев, ну и примкнувших к ним русских. Уйгуры-то, особенно верующие, могут веселиться, петь и танцевать, даже без спиртного.
Было заметно, что местные относились ко мне явно лучше, чем к китайцам (один казах вообще постоянно называл меня по-русски «брат»), и были сильно удивлены тем, что я пользуюсь многими словами, по их разумению, уйгурского языка (эти слова мною выделены в тексте специально). Например, что я – аксакал, люблю есть шурпу, плов, изюм и булки, играть на дутаре, ездить на ишаке, фотографировать мечети, любоваться арыками, носить штаны и жупаны, пользоваться шарфом и кушаком. Названия всех городов я называю не по-китайски, а по-уйгурски, ведь в китайском языке нет букв, поэтому очень трудно передавать в транскрипции какие-то названия из других языков, так, например, Урумчи превращается в Улумуци, и это не самый худший вариант, бывают и более запутанные названия. А уж когда я спокойно благодарил за угощение словом «Рахмет!», восторг всегда вообще был выше крыши. Пришлось объяснить, что мы в Советском Союзе выросли в дружной