Мария Ануфриева

Карниз


Скачать книгу

стерву», и, надо сказать, редко ошибались. А уж когда она влюбилась, обе умолкли, такого не ожидали даже они. Ия оказалась женщиной с изюминкой.

      Изюминки, если вдуматься, есть у всех. Над кем-то создатель задумался и просыпал целую пригоршню. У одного они легли в сердцевину, а сверху – толстый слой теста, и не скажешь, что внутри есть изюм. У другого лежат на поверхности, а откусишь – одно тесто.

      «Мне так хотелось, чтоб люди хотели иначе. Вот незадача – попала сама под раздачу», – напевала под нос Ия слова из песни только входившей тогда в моду певицы Земфиры и смотрела на картинку с кошкой, пришпиленную иголкой к стене.

      Кошка идет по краю серой покатой крыши. Мягко пружинят лапы, глаза прикрыты, зажмурены, будто от удовольствия, и не смотрят вниз. Под кошкой квадраты дворов, нити узких улиц, перекинутые крест-накрест ленты широких проспектов и крыши, крыши, крыши. Высоко забралась кошка, но крыша под ней изгибается или обрывается – этого уже не видать, картинка заканчивается волнистым краем. Замерла кошка на краю и словно трогает лапой тонкую иглу шпиля далекой крепости. То, что крепость называется Петропавловской, Ия сперва не знала. Она эту картинку еще в Новотитаровке из журнала выдрала.

      Ия по-турецки сидела на письменном столе и в такт певице постукивала пальцами по учебнику «История философии». На его обложке были изображены элегантные французские интеллектуалы Камю и Сартр и широколобый, с волнистой бородой, мужик. Имя его, как сообщал учебник, Аристокл. Это за косую сажень в плечах к нему приклеилось греческое Platos.

      Ноготь оставлял тоненькие следы полумесяцем на глянцевом лице Платона-Аристокла, но она не замечала, что портит учебник и широкий лоб ученого мужа, и все отбивала и отбивала такт: «Ромашки-и-и… Дурной мальчишка ушел, такая фишка, нелепый мальчишка». Нелепо переживать, когда уходят, тем более дурные, тем более мальчишки. Это она права.

      Земфира ей определенно нравилась. В ночном эфире популярной городской радиостанции шла запись интервью, которое перемежалось песнями с ее первого, готовящегося к выходу альбома.

      Разные имена бывают на свете. Вот певицу Земфирой назвали. Земфира-Зефира. Должно быть, не сладко жилось ей с таким именем, пока звездой не стала. Потом-то уже плевать. Готовое имя для сцены, цыганское будто, и выдумывать ничего не надо.

      Ее наградили именем – Ия. Назвали бы хоть Ая или вот общеупотребительно: Оля…О-ля, О-ля. Много Оль хороших на свете встречается, а вот имя – пустышка, дырка от бублика.

      Отец-то хотел назвать ее Лаума, но мама воспротивилась, мол, ведьмы только нам не хватало. Мама с рождения в Латвии жила и в языке, слава богу, разбиралась. Про ведьму, конечно, никто бы не вспомнил, но дразнили бы ее в школе: а) Вайкуле, б) лучше не думать. «Лаумой» называлась фабрика нижнего белья в родной Лиепае.

      Может, имя этой фабрике и помогло выстоять тогда, когда почти все заводы в их городе остановились. И отцовский машиностроительный, и мамин завод детских колясок давно закрылись, а трусики и лифчики «Лаумы» до сих пор нарасхват.

      Родители никогда не ссорились. Жили в согласии до тех пор, пока однажды не расстались навсегда. Но тогда до крушения страны, зацепившего и обрушившего их семью, крепость которой не прошла проверку безработицей, еще далеко было, поэтому назвали дочку компромиссно и даже немного под стать любимому городу – Ия. Впрочем, это не избавило ее от чертовинки в характере, как будто предугаданной не сумевшим настоять на своем родителем.

      «Ия из Лиепаи», – так она порой и представлялась до сих пор, хотя где теперь Лиепая и где она… Но «Ия из Новотитаровки» звучало бы совсем погано.

      Все ее существо восставало против этого чужого корявого названия, которое клеймом прописки в паспорте имело теперь к ней прямое отношение. Зато гражданка Российской Федерации. Сама сбежала от бабушки, к матери с отчимом на Кубань пожаловала, чтобы школу в России закончить. Они тогда дом новый отстроили и братиком ее наградили. Но не переплюнули оставшегося в Лиепае отца – тому молодая жена родила двух погодок.

      Так у Ии появились три брата и пропала семья, а потом и родина. Став россиянкой, к бабке в Лиепаю студентка из Петербурга приезжала как иностранная гостья, по приглашению.

      Дома, в Латвии, русских притеснять стали, и казалось, никаких перспектив, а вот теперь, говорят, в ЕС их примут. Если так, выходит, она будущую Европу на деревню променяла, патриотка хренова. А она не в Россию хотела, а просто к маме.

      В той, лиепайской еще школе, приклеилось к ней имя Изаура с легкой руки классной руководительницы. Сериал «Рабыня Изаура» шел, а она всегда смуглой была, черноволосой, а тогда кожа вообще желтизной отливала.

      – Гляди-ка, ну прямо вылитая Изаура, – сказала их классная на обеде в столовой училке из параллельного 4 «Б». Та стояла через три стола, за которыми сидели все четвертые классы школы, и, услышав, закивала головой:

      – Еще и косички вон черные по бокам!

      Классы заржали и принялись выискивать дона Леонсио, но среди розовощеких мальчиков