Амо…
Пришлось страже спускаться вниз, залепить мне несколько крепких затрещин, чтобы я перестал брыкаться и кусаться, и силой выволочь наверх. Мои подозрения оказались небеспочвенными: меня снова ждал столб для истязаний. И в этот раз всё было во много раз хуже, чем в прошлый. Я знал, я ждал всех тех ужасов, так что провонял страхом всё подворье еще до того, как нож коснулся моего тела. Трус во мне упорно отказывался принимать неизбежную боль, тело дергалось, отбивалось, поэтому астекам сперва пришлось крепко избить меня, чтобы я начал «достойно» принимать положенное.
И так стало происходить раз за разом. Иногда несколько дней подряд, иногда я получал пару-тройку дней «отдыха». Всегда по-разному. Макуильмалиналли мог воткнуть мне нож в плечо или начать резать щеки. Или заставлял высунуть язык и протыкал его каменным шилом. Это было самое страшное: когда ты сам должен что-то делать для того, чтобы тебе потом причинили жуткую боль. Всё тело вопит: нет, не смей! Но тебя уже так подавили, что ты не сопротивляешься. И сам смотришь на себя с изумлением (как будто со стороны): ты действительно делаешь это?!
Главный ужас в том, что к этому невозможно привыкнуть. Панический страх наполнял меня каждый раз. И он только нарастал, потому что я начинал готовить себя к нему с самого рассвета. Страх оказался хуже, чем боль. Он разъедал меня изнутри. Я становился его рабом. Превращался в зверя, которым командует его страх.
Только ночи, только накатывающая темнота давали мне какое-то утешение. Тьма и уединение – в этом сконцентрировалось всё мое понимание счастья. Сиюминутного жалкого счастья оскотинившегося от постоянной боли человека. Мне кажется, астеки смогли бы легко выдрессировать меня. Я бы с радостью исполнял любые трюки, делал самое унизительное – только им это не было нужно. Они хотели лишь причинять мне боль. И мою кровь.
Я слегка ошибся, назвав себя редкой бутылкой вина. «Вино», конечно, было элитное. Только бутылка конечна. А я мог вырабатывать кровь еще и еще. Корова, дающая священную влагу. Как долго они смогут меня доить? И честно ли это, прятать такую жертву от Уицилопочтли?
На самом деле, тогда я не задавался этими вопросами. Просто радовался ночи, опасался дня, жрал клейстер и в ужасе пытался зарыться в землю, когда в яму опускали бревно.
Точно также я поступил и в этот раз. Бревно стукнуло комлем о дно ямы, а я уже верещал в ужасе в самом темном углу. Обычно, за этим следовали побои.
Но не сегодня.
– Тлапак! Тлапак! – настойчиво звал меня наверх стражник. Будь я в норме, то сразу заметил бы его непривычную взволнованность.
Он еще что-то говорил, и только раза с пятого в мой затуманенный разум проникла фраза: столба не будет, боли не будет!
– Правда? – прошептал я на науатле.
– Нельтилицтли! Правда! Лезь наверх! – стражник проявлял просто чудеса терпимости.
Едва я оказался наверху – меня споро связали. «Обманули!» – вспыхнуло в голове, я судорожно забился в путах… Удивительно, но меня даже не стали бить. Просто дернули за веревку и потащили на двор. Солнце