сбор, Анатолий? Должно быть, плох?
– Давеча было сто рублей без полтинника.
– Это только то, что в кассе, не считая того, что с рук продано?
– Да нет же, нет. Всего вместе.
– А ведь мы рассчитывали, что полный сбор больше двухсот пятидесяти рублей.
– Мало ли, что рассчитывали!
– Анатолий, у меня полусапожки совсем худые. Не знаю, как уж и играть буду. Думала у сестры взять, но у ней еще хуже моих, – шепнула мужу Котомцева.
– Завтра купишь себе и сестре новые сапоги.
– Да, но как сегодня-то играть! Я уж кой-как зашила, позачернила чернилами, но…
– Обувь только из лож видна, а из стульев и мест в партере обуви никогда не видать, лож же здесь нет. Что ж, начинать, что ли? – спросил Котомцев.
– Погоди… Авось подойдут и подъедут еще кто-нибудь, – откликнулся Днепровский.
К Котомцеву опять подскочил лесничий и сказал:
– Радуйтесь… Сын головы сказывает, что сейчас в театр помещик Куликов в долгушке с семейством и гостями приехал. Вот уж тут еще приращение сбора рублей на десять будет.
– Ну, слава богу! – проговорила Котомцева и перекрестилась.
Тапер Кац кончил марш и принялся играть вальс.
В семь с половиной часов Котомцев решил поднимать занавес.
– По местам! – крикнул лесничий актерам и, когда все было готово, сам отдернул коленкоровую занавесь в одну сторону.
XII
Пьеса «Грех да беда» шла довольно гладко, и только нотариус в роли Бабаева несколько портил дело. При открытии занавеса интеллигенция посада Гусятниково приветствовала исполнителей аплодисментами. Встретили рукоплесканиями и Котомцева. Интеллигенцию поддерживала публика посерее, но этой серой публике пьеса не понравилась. Кабатчица Подседова прямо сказала головихе после второго акта:
– Канитель… Что дальше будет, я не знаю, а пока канитель… Цирк-то с обезьянами и намазанными шутами куда интереснее был у нас. Там, по крайности, хоть посмеяться можно было. Помните, сколько они, бывало, оплеух себе надают, дураки эти самые? И ничего им, как с гуся вода.
– Погодите… Может быть, и эти актеры разыграются, так посмешат, – отвечала головиха.
– Нет, уж это такая игра. Тут все разговоры, разговоры и ничего больше.
– Знаю я. Это театр, а вы про цирк… Но и в театре бывает веселая игра. Вот, например, оперетка, где поют и смешат. Бывали ведь мы с мужем и в губернии, и в Петербурге, и в Москве, так видали всякие театры. Надо вот мужу сказать, чтоб он попросил их оперетку поставить.
Мужская интеллигенция в каждом антракте уходила на сцену и старалась выпить с актерами, требуя на сцену вина из буфета. Голова, желая оказать гостеприимство и угостить актрис, послал им в уборную бутылку мадеры, коробку монпансье и яблок, явился туда сам и просил всех выпить.
– Пожалуйте по рюмочке… Да вот и закусить есть чем… – кланялся он.
Актрисы чокнулись с ним и выпили.
– По второй, чтоб не хромать на сцене… – продолжал он.
– По