светлость, в просвещении народа сдержанность нужна немалая, – юлил и юлил отец Николай. – Мудрый Авиценна говорил: опасно разрушать у простого народа естественное единство восприятия мира. Знания, науки – не для всех благо! Они насадят пороки в умах, кои увидят во всём меру, число и вес… В этом пагуба для народа выйдет великая!..
Но царевич жестом остановил его, как будто хотел закрыть ему рот. Увидев же в руках у отца Ланиция книгу, он показал пальцем на неё: «Патер Андрей, открывай, читай вслух и объясняй!»
– Сие произведение мыслителя древних греков Платона. Оно трудно для усвоения неподготовленного ума! – ещё раз извернулся отец Николай.
«Ох, боже мой! Что же делать-то?» – мелькнуло у него.
– Тогда читай ты, патер Николай! – выпалил царевич, сверкнув гневно глазами.
Капелланы переглянулись, заметили удивление и на лицах русских. Цыровский помедлил, но всё-таки взял у отца Андрея трактат и раскрыл его. Стал читать. Прочитав, он объяснил смысл:
– Платон есть мыслитель догматический. Догма же есть название двоякое. Она есть и то, что мнимо, и само о том мнение. То, что мнимо, есть данное, само же мнение есть предположение…
Царевич встал с лавки, снял шапку и повторил: усердно, не сбиваясь, слово в слово. Лёгкость, с какой прошёл первый урок, вдохновила его. И он тут же решил отдаться философии и грамматике.
– Господа, не будем терять время! Завтра жду вас у себя! – заторопился он, стал выпроваживать гостей, чтобы остаться одному и сесть за письмо к своей возлюбленной, Марине Мнишек, написать об очередной своей победе, теперь уже в науке…
Капелланы ушли от него сильно озадаченными: как им быть, как обучать не совсем обычного школяра, который захотел одним махом покорить вершины всех наук.
Отпустил царевич и Лыкова с Пушкиным.
– Чудно это всё, Борис Михайлович, – тихо сказал Гаврила Григорьевич Лыкову, выйдя за ним из избы. Он всё больше и больше удивлялся выходкам рыжеватого, неестественно безбородого царевича, как будто это был большой ребёнок. – Царевич ли это?
– Сейчас царевич, Гаврила Григорьевич, царевич, – многозначительно произнёс Лыков и похлопал его по спине: мол, дай срок…
Страхи капелланов оказались напрасными. Среди русских свиты царевича пошли разные толки о его частых встречах с иезуитами. И он поспешно, с облегчением бросил занятия: упорный труд наскучил за три дня ему. Он, Юшка, рождён был не для него.
А по неисповедимым путям Провидения в тот же день, в субботу, на неделе Святых жён-мироносиц, в Москве скончался от апоплексического удара Борис Годунов.
Под Кромами же на Аринин день с утра было тихо. Донцы привычно повылезали из нор и землянок, приготовились отразить атаку. Но на наплавном мосту и под крутым яром никого не было. Атаманы забеспокоились, ожидая какого-нибудь подвоха со стороны неприятеля. Однако время шло, а на мосту так никто и не появлялся. В лагере же, за рекой, была видна какая-то необычная суматоха. Так, в беспокойном ожидании и тишине, прошёл