загородил было им дорогу. Но Шуйский, мельком скользнув равнодушным взглядом по его статной фигуре, с силой отпихнул его, как какую-то никчёмную помеху, попавшуюся ему на пути. А боевые холопы тут же оттеснили атамана ещё дальше от ступенек Лобного.
У Заруцкого всё вскипело внутри, и он двинулся на Шуйского… Но толпа, огромная, зашевелилась и стала сжиматься вокруг них, казаков… И он, обозлённый, сдержал себя, понимая, что толпа раздавит и его и казаков, если он замахнётся на этого знатного московского боярина, любимца посадских…
Шуйский с Власьевым поднялись на Лобное и бесцеремонно подвинули в сторону Пушкина и Плещеева. А те, смущаясь чего-то, безропотно уступили им место.
– Отчего волнуешься, люд московский! – зычно бросил в толпу Власьев. – Что не по нраву?! Или дел на торгу нет?! Или богато зажили?! Что попусту день-деньской криком изводите? Глянь, как солнышко-то печёт!.. Тут торгуй да торгуй! Дело прибылью гони! Собирай алтынники да полушки!.. Негоже сорочины государевы осквернять небогоугодным делом! Кто-то подбивает на воровство вас!..
– Годуновых сюда! – отозвались, закричали из толпы. – Пусть ответ держат! То ли верно, что царевич пишет!? Бельского давай! Он скажет всё! Истинно, как на духу!..
Шуйский замахал руками, призывая к тишине, чтобы думный дьяк мог говорить дальше. Сейчас вся надежда была на его искусство заговаривать народу зубы: ублажить его, унять. Потом уже отловить воров, что кричат за царевича…
Но тут со стороны Варварки послышался какой-то шум, крики. Донцы сгруппировались, готовые дать отпор боярским детям. Однако оттуда вывалилась огромная толпа оборванцев, а впереди неё на коне ехал Корела.
Ах, чёрт! Ах, Корела, Корела!..
И у Заруцкого от вида Корелы словно выросла сзади крепостная стена. И он, взвинченный, бросился с казаками на боевых холопов Шуйского, горя желанием подраться… Весь смак, все карты ему смешал Кузя. Это же надо – убогий! Он вырвался от Бурбы и, размахивая рукавами сермяги, из которой торчали безобразные культяпки, взметнулся на Лобное. Надрывно, петушком, закричал он, чтобы народишко послушал его, безвинно пострадавшего от государевой тесноты, что заставила его сойти на украинную землю, а там попал к крымцам и не по своей воле был покалечен…
Вид убогого на Лобном ударил по нервам людей сильнее искусных словес велеречивого думного дьяка. Толпа заволновалась, возмущаясь и требуя к ответу Годуновых. И Шуйский с Власьевым поспешили убраться с Лобного. Убегая назад в Кремль, князь Василий крикнул стражникам, чтобы немедленно опускали на воротах решётку.
Но события на площади разворачивались так стремительно, что у ворот никто не успел ничего сделать.
Грамоту Гаврила Пушкин дочитывал уже под сплошной гул толпы. Стараясь перекричать её, он сорвал голос, дохрипел последние слова, когда его уже никто не слушал, скатился с Лобного и затерялся в толпе.
С площади толпа хлынула к Спасским воротам, ломая всё на своём пути и вооружаясь чем попало.