забывчивости, и успокоение не наступит, пока я не забуду то, что я забыл. Или умру.
– А это «большое» про что?
– Большой зад. У леди Итулу он прямо как у кобылицы.
– А ум маленький, – говорит Соголон, и Олу смеется.
– Как твое имя?
– Соголон.
– Соголон. Интересно, кто тебя так назвал?
– Назвал так назвал, какая разница, – смелеет понемногу Соголон. – Это ты всё это пишешь?
– Я, всё это? Погоди, дай вспомнить… А ну-ка, взгляни туда!
Надпись возле окна, пожалуй, самая нежная на вид. При виде ее Олу улыбается.
– Да, здесь написано, что всё это пишу я. Забавно. Едва я это прочитаю, ко мне возвращается память о кое-чем из написанного. Особенно то, что красным.
– Кровь?
– Нет.
Он берет подушку, читает что-то на ней, после чего идет в свою спальню. Соголон следует за ним, хотя первой ее мыслью было этого не делать. Олу поднимает коврик из шкуры зебры, и на нижней стороне обнаруживается еще одна коротенькая красная надпись.
– Что там? – спрашивает Соголон.
– Здесь сказано, чтобы я не делился.
– Чем именно?
– Думаешь, я не раскусил твою ушлость?
– Я не ушлая. Я просто девочка.
– На тебе не написано, кто ты. Может, ты на короткой ноге с ними?
– С кем?
– Я… не знаю.
– Ноги у меня только свои, ни к кому другому не относятся, – говорит Соголон и собирается уходить. – Я, пожалуй, пойду.
– Стой! То есть нет. Понимаешь, ближе к ночи одиночество становится болезнью, я не знаю почему. Это воспоминание никогда не возвращается. Надпись гласит, чтобы я не доверял им. Вот что здесь написано: «Не доверяй им, особенно Аеси».
Как это истолковать, непонятно. Соголон известно лишь то, что Аеси отличается своей въедливостью и что он за ней наблюдает. Не как другие мужчины, которые не прочь вцепиться в ее ку; этот словно хочет влезть в нее целиком.
– Она говорит, что никогда меня не отпустит, – произносит Олу.
– Кто такая «она»?
– Не знаю, но она говорит мне это каждую ночь, когда я вижу сны. Иногда, когда я просыпаюсь, я не могу уйти, потому что здесь ее никто не узнает.
– Как она выглядит? – снова присаживаясь, спрашивает Соголон.
– Как сон. Не сиди там!
Она вскакивает со стула и взволнованно на него оглядывается. Стул как стул, ничего особенного.
– Когда я на нем сижу, я буквально тону в омуте нахлынувшей печали. Но это ощущение знакомо лишь мне, как будто мне одному. Словно некая часть меня находится там, часть, которая теперь исчезла. Ты хочешь знать, почему я высказываю тебе столь глубокие вещи? Ничего, скоро я не буду помнить, что я тебе говорил. Я даже, возможно, забуду твое лицо, – печально вздыхает Олу.
Всё еще поглядывая на стул, Соголон спрашивает:
– А скажи, что это за штуковина у тебя на шее?
– Какая?
– Вот эта. Ожерелье. На твоей шее. Зачем оно?
Олу нежно к нему притрагивается, с неизъяснимым