и ночью, доводя порой до кровавых соплей и полной потери сознания; а в-третьих, благодаря, как я понял, разногласиям внутри сообщества церковных колдунов.
Страх резко перешел в ужас, а Пафнутьев с Лебедевым попятились, пока не уперлись спинами в стену.
– Господа, – так же спокойно продолжил Алексей, – а вот вашей заслуги в том, что я не сдох, что-то не наблюдается. Вы про@бали деятельность церковных колдунов у себя под носом, не смогли предотвратить ту подставу с Дашковыми, проникновение в мой дом и похищение княжны Шереметьевой. Вы бездарно провалили операцию по захвату семей церковных колдунов, а про покушение на меня возле Бутырки я вообще промолчу.
На Пафнутьева и Лебедева было больно смотреть: бледные до белизны, с закрытыми глазами и прижатыми к груди трясущимися руками, они производили впечатление обделавшихся первоклашек на приеме у грозного завуча после первой в их жизни шалости в лицее.
– Господа, – Алексей вздохнул, и ужас стал ослабевать, – все выше озвученное будет передано его императорскому величеству. Кроме того, подробнейшая нелестная характеристика будет дана и вашему непосредственному куратору, великому князю Александру Николаевичу. Господин Лебедев, обещаю, что деятельность подразделения «Тайга» в самое ближайшее время будет тщательно проинспектирована с обязательными последующими организационными выводами. Господин Пафнутьев, позаботьтесь, чтобы по завершении всех необходимых следственных действий череп господина Тагильцева доставили мне лично в руки. Честь имею, господа!
Прохор выдохнул, наблюдая за тем, как, держась за стену, Алексей сделал пару неуверенных шагов и схватился за протянутую Александром руку:
– Шурка, Коляшка, поможете мне до губы добраться?
Продолжая следить краем глаза за тем, как Прохор уговаривает воспитанника все же поехать в кремлевскую больницу, Кузьмин повернулся к уже начавшим приходить в себя Пафнутьеву с Лебедевым и осклабился: судя по лицам этих двоих, свою мысль об их полном служебном несоответствии царевич донес очень доходчиво. Иван отлично помнил, как именно его окоротили в свое время с вопросом церковных колдунов и не захотели слушать. А ведь он предупреждал…
– Может, пока не поздно, застрелиться? – задумчиво поинтересовался Пафнутьев сам у себя. – Алексей Александрович абсолютно прав в своих претензиях, а государь слушать не будет и точно после сегодняшнего нас кончит…
– Самоубийство – грех, – потерянно протянул Лебедев. – Я лучше на дыбе в Бутырке сдохну, чем руки на себя наложу… – Он перекрестился. – И вообще, Борисыч, уныние – тоже грех, так что давай рапорты об отставке напишем, авось пронесет?
– Давай, – кивнул Пафнутьев и поморщился. – Репутации все равно конец, буду в позоре свои дни доживать… Так мне, старому, и надо…
Кузьмин, наблюдавший за этим самобичеванием с ухмылкой, решил вмешаться:
– Хер вам двоим, а не смерть лютая с отставкой! – Он дождался, когда его заметят, и продолжил: – Так просто не