Постыдился бы рясы, беспутник! Ульрих фон Ланциг, подумать только! Вот уж был наипервейший из нечестивцев!
В поисках поддержки Айдан повернулся к Вальтеру; тот пожал плечами и сообщил, что отец нынешнего барона был, по всей видимости, обыкновенным наёмником со всеми присущими этому племени недостатками.
– Значится, – выковыривая из зубов остатки хлеба, с ехидцей пояснил Фродвин, – что не гнушался присвоить церковное добро, когда удобный случай подставлялся.
Шаан тоже согласился, что репутация Ульриха фон Ланцига была такая, что о нём вряд ли многие вспоминали с теплом. Но какие причины – помимо верной наживы, которой там явно не пахло, а также существенного вознаграждения, на которое Дейермер, безусловно, не оказался щедрым – могли заставить вчерашнего беззаботного рубаку бросить всё и отправиться прямиком в пасть неизвестности, этого инквизитор не мог даже и предположить. Надеясь сменить предмет беседы на что-нибудь менее болезненное, Айдан спросил, – пожалуй, достаточно вызывающе – у соседа-священника, о каких ещё спутниках Дейермера он мог бы высказаться не голословно.
– Там все были хороши, – выплюнул тот, и в глазах его заискрились молнии – Вот взять, к примеру, эту старуху, как её звали, ехидну?..
– Эскала… – проблеял Айдан и посмотрел на Виллема. Тот как раз обсасывал косточку, все пальцы блестели от жира, а на бороде хлебные крошки свили гнездо. Хмуро глянув на Айдана, потом на священника, он почмокал, ковырнул зуб, а потом изрёк:
– Эсклармонда. Ну, да, про неё ходили разные слухи.
– Нергеддеонова шлюха – вот она кто!
– Прошу прощения, – промолвил Годфруа. Он неслышно подобрался к столу и теперь стоял с очень скромным, но заинтересованным видом. – Речь ведь об Эсклармонде д’Отриви, да?
– Точно, парень! – воскликнул Вальтер. – Ты же из тех мест, если судить по имени.
– Ну, не совсем из тех, – смущенно заулыбался гигант. – Я-то родом из Юга, а миледи д’Отриви с берегов Маре-де-Фуа. Но про неё у нас многие слышали, это была добродетельная женщина. Очень религиозная. Говорят, она много жертвовала церквям и монастырям, особенно как стала вдовой.
– Кровавым серебром себе надеялась купить проход в рай, в ормэнские кущи! – парировал священник.
– А что, пресвятой отец, – наставив на него палец, весело прокричал Фродвин. – Вы ж, как я погляжу, любитель браниться; небось, приятно, а? Да приятно! Енто вам каженный скажет. А я вот слыхивал, что енто для души вредно. Когда приятно, я хочу сказать, – священник от этих слов едва не подпрыгнул, разинул рот, и уже видно было, как толпятся в мрачной пасти легионы взысканий, как развёртываются знамёна отлучений, но почему-то он вдруг оплыл, фыркнул и отвернулся к столу.
– Свезло ж нам, что он катит на юга… – отсмеявшись, выдохнул Фродвин. – А что, добрый Годфруа, поведайте, о чём там треплются, ну, про старуху?
Тот засмущался, полез чесать нос, но тяга посплетничать крепко за него взялась: потемнев и перейдя на шёпот, он с видимым удовольствием