голоса. В глубокой, подземной темнице журчащие звуки были чужими и тем не менее приятными. Потом зазвучал размеренный свист, так кружится веретено под пенье искусных прях. Казалось, что я случайно подслушал хор морских сирен и при этом умудрился остаться в живых.
– Там кто-то поет? – спросил я, рискуя навлечь на себя ярость колдуна.
– Тебе послышалось, – равнодушно заметил он и в этот самый миг пенье стихло. Осталось только прежняя шепчущая тишина и танец слабого огонька на фитиле свечи. По стенам протянулись зловещие тени. Тень моего тюремщика напоминала очертания коршуна с длинным изогнутым клювом. Сомнений не осталось, он и есть тот самый злодей, о котором мне по малодушию проболтался Флориан.
– Тебе пора приступить к работе. Еще много ночей впереди. Ты успеешь изучить все еще нерасшифрованные тома из моей библиотеки и заполнить пробелы в магических трактатах.
В дальнем конце камеры распахнулась тяжелая окованная железом дверь. Раньше я ее не заметил. Сначала из щели полился тусклый свет лампады. Я поднялся с соломы, заглянул в освещенный лампадой равелин и чуть не ослеп от блеска множества старинных книг в драгоценных окладах. На железной скамье цепями приделанной к стенной нише аккуратной кучкой были сложены свитки пергамента и стопки каких-то бумаг.
– Думаю, этих книг хватит, чтобы ты составил свое собственное мнение о том, что вы при дворе привыкли называть запретными науками.
– Их даже больше чем достаточно, – подумал я, но не решился высказать этого вслух.
– Надеюсь за время пребывания при дворе тебе удалось освоить хоть один древний язык? – вкрадчиво поинтересовался колдун. – Ты общался с купцами и мореплавателями, должно быть, научился разговаривать на двух-трех иностранных языках.
– Нет, для переговоров с послами дальних стран, у отца был переводчик, довольно неприятный малый, который все время околачивался у дверей королевского кабинета.
– А, что удалось выучить тебе. Может, иногда тебе удавалось расшифровать непонятные другим письмена?
Я вспомнил ночной город и надпись на постаменте статуи, но вслух об этом не проронил ни слова.
– Отец запретил обучать меня грамоте, скорее всего на это у него были веские причины, – честно признался я, чувствуя, как щеки вспыхнули от смущения. – Но я все равно научился подписывать собственное имя внизу некоторых грамот, когда отец и братья были слишком заняты.
Уже за эти качества я считал себя достаточно образованным, ведь крестьяне и их дети совсем не умеют читать и писать, но мой тюремщик был поражен таким невежеством. Несколько минут он посылал проклятия в адрес моей лености и беззаботности короля, но потом очевидно решил, что наивного ученика будет приручить гораздо легче, чем хитроумного злодея.
В ответ на все оскорбления я успел не менее дерзко заметить, что раз мои способности не соответствуют его запросам, то лучше было бы распахнуть передо мной ворота темницы и подыскать себе других более талантливых