корпел над мелкой работой, водружая на нос причудливые пенсне, также найденные в кабинете, который когда-то принадлежал Джеку, а теперь был личным убежищем отца. Вылазки туда старший сын мог совершать лишь по ночам, несмотря на то что все то, что Николас считал конфиденциальным, его совершенно не интересовало. Главным образом, предметом его страсти становились антресоли, в которых скрывалось то, что Бодрийяр-старший не считал полезным и как-либо применимым. Подобие очков с двойными стеклами скрывалось за кипой исписанных вручную бумаг. Но почерк их владельца был неузнаваем и неразборчив, а потому юноша не решался тратить драгоценное время отсутствия отца на их полноценное прочтение, лишь изредка цепляясь за самые интересные медицинские факты.
Ему случалось быть пойманным отцом всегда один раз, и тогда уговоров Мари хватило для того, чтобы оставить нерадивого отпрыска без наказания. Нянечка сокрушалась и плакала навзрыд, готовая принять любую муку от главы семьи за дорогого сердцу воспитанника. Разбуженный и тогда слегка приболевший Николас сдался быстрее, чем предполагал сын, и оставил их с нянькой в покое. Такого везения ждать снова не приходилось, и ночные вылазки Германа стали явлением еще более редким. В конце концов, все необходимое для работы над чучелами было уже найдено. Теперь играть в «воришку» можно было продолжать разве что из любопытства.
Увлечение старшего отцом, естественно, не одобрялось. То, что он мог позволить жене, считалось штучками дамскими и для мужа, даже юного, совершенно несвойственными. Спасало только то, что посещать детскую всегда было ниже достоинства Николаса, а рабочее время в «Фармации» выпадало на световой день, в который и старался уложить свою работу Герман. Валериан, регулярно становившийся свидетелем создания нового «экспоната», относился к старшему брату с легким скептицизмом, но все же неизбежной теплотой и папе ничего не докладывал. Несмотря на стремления младшего показаться взрослым лучше, чем есть (казалось, этой привычки он понабрался в школе), за периметром родительского наблюдения Вэл все еще оставался озорным и «живым» мальчишкой, который любил коллекционировать тайны и сурово хранить их, словно настоящий джентльмен.
– Фу! Какой же запах у твоего творения! – брезгливо заметил мальчик, расположившись на кровати с книгой.
– Это не от нее… – старший пораженно застыл, словно был в мгновение заморожен невесть откуда взявшимся ледяным проклятием. – Это карболка.
– Ты на руки, должно быть, опрокинул весь сосуд! – весело было хихикнул брат, но вдруг заметил, что длинные руки юноши застыли в неестественном положении. – Герман? Что стряслось?
Худые, угловатые плечи парня дрогнули. Он тряхнул головой, ощущая, как наваждение, окрашенное в кроваво-красный цвет последнего увиденного им монстра, начинает застилать сознание. Вдох. Выдох. И снова вдох. Забывая о том, что лишь с минуту назад обработал руки, Герман поднялся