в госпиталь и очень скоро не могла жить, если после школы на часок не забегу в «свои» палаты. Меня ждали раненые. Я им пела, рассказывала о том, что происходило в городе, выполняла мелкие поручения, веселила их. Самое главное – знать вкусы, желания и мечты «своей публики». Мои раненые любили песни патриотические, о любви, шуточные. Так я и строила свой репертуар. Меня совершенно не смущало то, что не было аккомпанемента. Да я привыкла без него! Шли в ход руки, ноги, глаза, плечи. Вот где работала фантазия!
Большим успехом пользовалась песня о ленинградском рабочем-гармонисте:
В бою навылет раненный
Скомандовал: «Вперед!..»
Потихоньку из соседних келий-палат выходили раненые, вслушивались в песню, вглядывались в меня. А я пела и видела своего папу-гармониста на фронте с баяном… Нянечки и сестры с грелками и бинтами тоже останавливались – все смотрели и слушали. Середины песни не помню. Но в конце кто-то спрашивает у героя-гармониста: «Откуда ты, отчаянный? – он ласково спросил».
И с беспредельной гордостью
Ответил гармонист:
«С Васильевского острова,
С завода «Металлист».
Плакали раненые, плакали старенькие нянечки… Но больше всех в песне нуждались те, кто был ранен тяжело. В эти особые палаты входить не позволялось. Только если разрешит врач или позовет сама сестра. Войдешь в такую палату – коек мало; особенно тихо, особенно чисто, всегда цветы. Все молчат. И я молчу, боюсь нарушить эту тишину. А потом откуда-то из бинтов еле слышное: «Девочка, что-нибудь боевое спой…» – «Сейчас спою…»
Ордена недаром
Да нам страна вручила,
Помнит это каждый наш боец…
В палату для выздоравливающих я иногда, чтобы их взбодрить, входила с криком: «Та чево там!» Как Петер. Тоже имела успех. Сначала все вздрагивали, а потом смеялись и тут же подхватывали веселую интонацию, по которой соскучились.
И шли песни о любви:
Ах, Нина-Нинощка,
Моя блондинощка,
Подруга юности, ты вспомни обо мне…
Моя любимая, незаменимая,
Подруга нежная,
Товарищ по войне…
О любви я пела и шепелявила с особенным подъемом. О любви я знала наибольшее количество песен. Иногда, в разгар исполнения, какой-нибудь молодой раненый как бы невзначай бросал мне вопрос:
– У тебя мама есть?
– Есть.
– А сколько ей лет?
– Ей? Сейчас скажу. По-моему, двадцать четыре года… – специально врала я.
– Ух ты, какая молодая. Ты ее приведи, а?
– Ясно. Я с ней поговорю…
Бедная моя мама! Если бы она все это знала…
Популярны были песни о любви матери к сыну. Их просили спеть самые молодые раненые, почти мальчики. Те, у которых еще не было невест.
В конце могли идти и «Чубчик», и «Бирюзовые,