беспечный, у Северных ворот его уже ждали. Два крепких служителя ловко скрутили мальчишке руки за спину и с почетом проводили прямиком к настоятелю.
Там, в просторном аметиство-хрустальном зале, у малыша Хекки ноги и подкосились. От страха он лишился дара речи и даже частично оглох, потому что сразу понял – это конец. Настоятель – это не насмешливый господин Дабу. Холодные мраморные глаза старика смотрели на Хекки с ледяным равнодушным презрением. В последующие несколько минут (растянувшихся в невыносимо долгую вечность) Хекки обмирая слушал, как настоятель неспешно и словно бы даже нехотя расспрашивал служителей о прегрешениях «этого мальчика», как он небрежно называл своего гостя. И служители без лишних эмоций, но предельно подробно рассказывали белоглазому старику обо всем… просто обо всем. О мелких кражах с алтаря (которые кто-то все же успел заметить), о неблагозвучных речах, о любви «мальчика» к вину и о самом главном его прегрешении – постоянных уходах из храма.
Настоятель слушал молча, положив свои тяжелые морщинистые руки на безупречные черные складки одеяния, а потом вынес вердикт: «Мальчик потерял ум и совесть. Потерял страх и забыл, что он принадлежит Богине, а не мирской суете. Что ж… напомним мальчику, где его место и кто он такой. Подарите ему Оковы слуги».
Тогда Хекки еще ничего не понял. Подумал, что его закуют в обычные железные кандалы и посадят в одну из подземных темниц храма. Может быть, даже не очень надолго. Может быть, мастер Обо или господин Дабу замолвят слово за талантливого танцора… Но, когда его повели в высокую башню, где несколько лет назад он принес обет верности Небесной Богине, Хекки понял, что простым наказанием не отделается.
В том самом павильоне, высоко вознесшемся над землей и открытом всем пяти ветрам, Хекки действительно приковали – только не за ноги, а за руки – к холодному каменному столу. И высокий седовласый служитель велел лежать смирно, не то будет хуже. Он достал странные кожаные браслеты с сотнями иголочек на каждом, аккуратно обмакнул эти иглы в красную тушь и с невероятной демонической ловкостью разом застегнул браслеты на обеих щиколотках изумленного Хекки.
В танцорские спальни Лисенок вернулся на плече одного из служителей: сломленный не столько болью, сколько невыносимым страхом, сам он после наказания не смог ступить и шагу. Кое-как добравшись до своей комнаты, Хекки натянул на кровоточащие ноги длинные чулки и понял, что единственным спасением от всего случившегося могут быть только друзья… И не свободный красавчик Атэ Хон, а те, кому он с ранних лет привык доверять.
Когда сбивчивый поток слов иссяк и Хекки замолчал, в комнате повисло тяжелое молчание. Чтобы прервать его невыносимое давление, Лисенок тихо и робко (совсем как в детстве) спросил:
– Ведь это же ничего такого, да, Зар? Просто узоры на коже, да?..
Но Зар все молчал, и лицо его было застывшей маской. А когда наконец он заговорил, от его голоса, казалось, стены должны покрыться инеем.
– Мне бы хотелось солгать тебе, но это не изменит действительности.