Говорящие куклы. Елена Андреевна Кочешкова

заметную улыбку.

      Никогда не знаешь, сколь сильно человека может изменить выражение лица. Когда Стефан улыбнулся в ответ, мне показалось, что мир вокруг преобразился. Будто из-за хмурых серых туч внезапно вышло ясное весеннее солнце. И я неожиданно поняла, что расскажу ему все. От начала и до конца.

      Я говорила долго. Даже сама не ожидала, что это займет столько времени. Из кухни мы вернулись обратно в комнату (чтобы не мозолить глаза соседям по коммуналке) и там устроились за большим квадратным столом, который служил Стефану и обеденным, и рабочим. Пока я рассказывала, он мял в руках кусок не то пластилина, не то глины. И молчал. За все время ни разу не хмыкнул, не усмехнулся, даже бровью скептически не повел. Задумчиво лепил что-то, время от времени заправляя за ухо падающую на глаза прядь волос. Только когда я закончила, задумчиво промолвил: «Мда…» – и снова закурил, уютно присев на край подоконника. Выпустил в форточку длинную струю дыма.

      – Я тоже увидел его во сне, – сказал Стефан, когда сигарета прогорела почти до фильтра. – Но со мной он не особенно разговаривал. Лишь сказал, мол, зовут его Шен и я должен срочно сделать ему новое тело. И его совершенно не волновало, что я не кукольник, а художник. Он снился мне упорно и настаивал очень сильно. Пришлось лепить… Хорошо хоть, у меня есть одна знакомая, настоящий виртуоз этого дела. Я у нее, в общем-то, всему и научился. И как правильную массу замесить, чтобы крепче любой керамики, и как суставы подвижные сделать, и как сушить грамотно, и как собрать потом все части тела на резинки. Муторный процесс, Яра, вы себе не представляете насколько. Я ему лицо три раза переделывал. Три! А когда уже начал соединять все эти ладошки, руки, ноги, едва об стенку его не шарахнул к такой-то матери! Там тончайшая работа… Всю душу вынул, ей-богу.

      – Значит, вы его не любите? – спросила я тихо.

      Стефан нахмурился.

      – Глупости! – он посмотрел на меня, как на маленькую. Словно я не понимала каких-то очевидных вещей. – При чем тут любовь? Просто бывают дети легкие, а бывают трудные. С Шеном я намучился так, что думал – все, больше никогда. Но он тут, по сути, почти не виноват: у меня ведь вообще не было опыта подобной работы. Скульптуры я лепил. И даже обычных кукол выставочных делал, но с шарнирками никогда прежде не связывался.

      Стефан встал с подоконника и ушел в противоположную часть комнаты, где стоял мольберт и была сосредоточена вся творческая жизнь этого жилища. Он снял что-то с высокой полки и вернулся ко мне.

      – Во второй раз было легче. Этот «ребеночек» у меня рождался уже гораздо охотней.

      На ладони художника сидела еще одна шарнирная кукла. Суровый молодой мужчина в богатом костюме воина. Он держал в руках удивительно красивый шлем в виде головы дракона, и по плечам его рассыпались белые, будто платиновые, волосы.