дядька с лысиной, почесал правую ладонь. Красный камень на его кресте отразил луч солнца. Его жена, Анна Степановна перекрестилась. Заметив это, осенил себя крестным знамением и ее муж.
Никита, хрупкий как мать, с выражением вечного недовольства во взгляде, отложил ложку и отвернулся к окну. Мне показалось, что он нервно вздохнул, словно бы ему трудно было взять себя в руки. И это про себя я запомнила.
Но больше запоминать было нечего. Никто не бросился ко мне с признаниями и раскаяниями, никто не вскричал: «Я чудовище!», никого убийцей назвать я бы сейчас не смогла.
– Дети, это сестра жены Кости. Ее зовут Нета, – уточнил дед.
Илья поднялся с места и придвинул от стены к столу стул. Я прошла и села рядом с ним.
На пороге появилась Зоя Павловна в сопровождении серой собаки. Она принесла прибор для меня. Никто не потрудился заранее предупредить повариху, что за столом будет еще один человек. Странно.
Серая собака покружилась на месте и, стукнув суставами о паркет, легла на пол.
Никто из членов семьи не задал мне ни единого вопроса. Что это было – деликатность, равнодушие или невоспитанность?
Никита завел речь о беспутных нравах современной молодежи, которые лично он наблюдает в лагере студентов-археологов, занимающихся раскопками на территории поместья.
– Дед, почему их прогнать нельзя? – вопрошал он. – Ну, ведь мерзость творится: пьют каждый вечер, музыка орет, девки чуть не голые пляшут.
– Я попрошу Дмитрия Петровича, навести порядок, – сказал Эльвира сыну. – Никитушка, что ты так разозлился на бедных ребяток? Ты и сам с ними осенью шашлыки жарил и пиво пил.
– Я был гостеприимным, – ответил Никита недовольно. – Но они же добра не помнят! А твой Дмитрий Петрович, мама, на ночь в Гродин ездит, к жене и детям, а что тут деется – ему без разницы. Он монографию о питекантропах пишет, ему не до реальной жизни.
– Не о питекантропах, Никитушка, – мягко поправила его отставная актриса. – О культуре, которая была тут в шестом веке…
Никита возмущенно хмыкнул, но спор прекратил.
Руслана, сидевшая как раз напротив меня, спросила у Ильи, не может ли он дать ей урок верховой езды? Илья, который в своих пыльных джинсах явно диссонировал интерьеру, объяснил ей, что сейчас на конюшне нет той лошади, на которую можно было бы сесть Руслане. А те, что есть больно прыткие и не дай бог, сбросят неопытную наездницу.
Никита, следивший вполуха за объяснениями Ильи, кривовато ухмылялся.
– Илья Александрович, – сказал он, наконец. – Не родился тот жеребец, который сбросил бы Руслану. И тебе не удастся.
Илья, который, кажется, и сам понимал это, отделался улыбкой. И на этот раз она, блеснувшая в непосредственной близости от моих нервных рецепторов, заставила меня вздрогнуть. Понимая, что теряю ощущение реальности, я начала на себя злиться.
На слова Никиты Руслана никак не отреагировала, зато дед глянул на внука недобрым взглядом, а Валерий Викторович, полуоткрыв рот, уставился на жену. У отца Кости была занятная