Серо-синий покойник лежал в деревянном гробу на белоснежной подушке в красивом чёрном костюме. Из-под белой простыни, прикрывающей его наполовину, торчали блестящие носы чёрных ботинок. Руки были скрещены на груди, в них догорала тонкая восковая свеча. Воск капал на бумажку, в которую, как в юбочку была обёрнута свеча.
Свет был в комнате приглушён, зеркала завешены тёмной тканью. Бабы выли, причитали, священник нудно бубнил непонятные Михаилу слова. Театр. Скучно. Душно. Михаил рванул ворот рубахи, вышел на воздух. Зачем такой обряд? Три дня сидят вокруг гроба и воют. Для чего?
– Провожают в дальний путь, – пояснила одна из плакальщиц. – И пятаки на глаза нужно положить обязательно, чтобы покойный мог расплатиться с лодочником, который его на ту сторону повезёт…
– На какую ту сторону? – не понял Михаил.
– В царство мёртвых. Неужто не слыхал?
– Не слыхал.
– Так вот знай, мил человек, что все усопшие реку Времени переплывают. Кто добрым был, в хорошее место попадёт. А уж, если басурман какой, то готовься к самому страшному. Грешил на земле, расплачиваться будешь там, – она махнула рукой в неопределённом направлении и пошла в дом, плакать. Работа у неё такая – оплакивать уходящих…
Прошло много времени с той поры. Михаил заматерел, научился смотреть на все проблемы свысока, словно они его не касаются, словно всё это происходит не с ним, а с теми, кого отпевают. Он и арест свой воспринял спокойно. Ни минуты он не сомневался в том, что серьёзные сотрудники НКВД сразу во всём разберутся, высмеют глупую бабу Ксению Мурашко, и отпустят его к жене и детям подобру-поздорову. Не отпустили…
Бред истерички стал главным мотивом преступления, в котором его обвинили. Ему прилепили позорное клеймо «контрреволюционер-агитатор», несмотря на то, что он, рождённый в 1906 году, к революции не мог иметь никакого отношения. Ему в 1917 году было всего одиннадцать лет…
Из того времени Михаилу запомнилось катание на буфере трамвая с такими же мальчишками, как он. По Бульварному внутреннему кольцу ходил тогда трамвай «А». Его ласково называли Аннушкой. Из-за крутого спуска Рождественского бульвара трамвай этот пускали на линию всегда в один вагон. По Садовому внешнему кольцу ходил с прицепом трамвай «Б», его называли Букашкой. Трамваи «А» и «Б» с гулом, скрежетом и звоном ползли по своим маршрутам. Ходили они редко. Народу в «часы пик» набивалось тьма-тьмущая, гроздьями повисали люди у дверей. Мальчишки ездили на буферах, а потом убегали от постовых. Но разве за это называют контрреволюционером?
Много разных разговоров слышал он тогда, бегая по улицам. О том, что белые побеждены, изгнаны, расстреляны. О том, что среди революционных масс больше популярен Троцкий, а Ленин на втором месте. За ним идут Каменев, Зиновьев, Дзержинский, Свердлов, Луначарский.
Именно Троцкий разъезжал по всей стране, выступал с речами, издавал грозные декреты, жестоко подавлял крестьянские восстания.