Снегин любил кого-то еще!
И тут же засмеялась: ну да, как удивительно! За свою длинную жизнь он, конечно, должен был обожать лишь меня одну.
Что ж, зато только мне повезло посидеть на цепи… Хотя и этого наверняка знать нельзя.
Интересно, сколько еще народу носит такие луны?..
Шварц вдруг вынырнул из своих размышлений – и меня из моих вытянул.
– Ты хорошо сказала – хранительница откровений… Вот я, наверное, тоже был кем-то вроде того. Вообще, всегда казалось, что Снегиных двое… как минимум. Он иногда был таким взрослым и мудрым наставником, а иногда – просто вечным подростком, которому непонятно что может в голову прийти. Один меня учил жизни, другой в два часа ночи звал в соседний сад воровать яблоки… Ну, весело, в общем.
Я усмехнулась. Да уж, не соскучишься…
– Он и тогда отмечал все праздники, – улыбнулся Шварц. – И увлекался какими-то несовместимыми вещами. То музыкант и писатель, то вдруг схемы какие-то паяет, мифологии знает все, какие можно и нельзя, в сельском хозяйстве разбирается… Это теперь я понимаю, что у него было просто… достаточно времени.
– И интереса, – кивнула я. – Он же ещё и верил во все подряд. Мистик. Я сначала удивлялась, а теперь, кажется, знаю: так долго жить, ни во что не веря, мучительно.
– Пожалуй, так… – согласился Шварц. – Он мне иногда рассказывал странное… Но это были как будто просто сказки, городские легенды. Теперь вот уже сомневаюсь… Про семью свою говорил. Деталей я, конечно, не знал. Вроде, родители умерли давно, отец был доктором, мать учила детей музыке,ещё они как будто происходят из старого дворянского рода, и родственники у них за границей, но контакты давно утеряны – вот и все факты. Но о сложных детско-родительских отношениях мне многое известно. Снегин очень тепло отзывался о родных, но у него с отцом был конфликт – могу предположить, что как раз из-за увлечения всей этой мистикой.
– Да, мне тоже так показалось, хотя со мной он, пожалуй, меньше обсуждал семью, чем с тобой.
– Он мог тебе рассказать о том, о чем мне не имел возможности, – ответил Шварц. – Грамотно разделил свои переживания и размышления между нами… В находчивости ему не откажешь.
– Это точно! – усмехнулась я. – Но, наверное, кое о чем он ни с кем не хотел говорить…
Волнение на лице Шварца сменилось печалью. Мы друг друга поняли.
В беседе со Снегиным было несколько правил: не перебивать, не шутить смешнее него и не упоминать о войне.
Я и сама, в общем, никогда не любила эту тему, но когда все же решилась задать вопрос, тут же об этом пожалела.
Снегин орал на меня так, что я уже начала прощаться с жизнью и, в целом, расстроилась, что нельзя родиться обратно.
Он кричал, что я жестокая, глупая, ничего не понимаю, и никогда не смогу, и, наверное, мне и не нужно…
И на этих словах он вдруг опустил голову и расплакался, как ребенок. И мне все стало ясно, и я зарыдала с ним вместе.
Я обнимала его, гладила по волосам, успокаивала, и с той скорбью и тем ужасом, что заполнили мое беспомощное тело, во мне появилось светлое чувство облегчения. Как же, черт возьми, хорошо, что я не понимаю…
– Нам часто приходилось