Феб с Эйрин тоже за мной наблюдают. Уголки губ последней мрачно опущены, рот Феба так плотно сжат, что в него не запихнуть и плоскую лепешку, которую он уже намазал желтоватым соусом.
Я стираю слезы ладонью и улыбаюсь другу, тем не менее его тревога никуда не девается. Когда Лоркан переглядывается с матерью, а их головы сближаются, Феб шипит мне в ухо:
– Ты плачешь? Почему? Рибио тебе что-то сказал? Если он тебя расстроил, я не побоюсь его железных штуковин…
Я поворачиваюсь, наши носы почти сталкиваются.
– Он показал мне воспоминание с мамой.
Зрачки Феба сужаются.
– Ох! Хорошо. Знаешь, мне как-то больше по душе ввязываться в драки, в которых у меня есть хотя бы малейший шанс победить.
Я улыбаюсь.
– Какую маму он тебе показал?
– Зендею. – По позвоночнику пробегает ток, когда я представляю ее руку… на себе. – Думаю, я больше пошла в отца. К слову… – Я поворачиваюсь к Лоркану и жду, когда Эйрин закончит говорить, прежде чем спросить: – Можно увидеться с Кахолом перед уходом?
– Уходом? – Голосе Феба срывается на фальцет, чего не случалось с подросткового возраста.
– Лоркан позволил мне вернуться домой. Разве не чудесно?
Губы друга приоткрываются, как и пальцы. Зажатый в них бутерброд падает на тарелку с горой лакомств.
– Что-то я не слышу в твоем голосе радости.
– Я очень даже рада.
Он вытирает пальцы о салфетку, брови изгибаются, как тонкие ветви на ветру.
– Ты со мной или останешься?
Он мешкает, хмуро глядя на Лоркана.
– С тобой, Пиколина, но, на мой взгляд, это паршивое решение, – говорит он с упреком.
Я тяжело сглатываю, но напоминаю себе, что он так говорит от чистого сердца. Феб беспокоится, и на то есть веские причины. Перед отъездом из Монтелюче Данте сказал мне, что вдали от Люче мне будет безопаснее, поскольку фейри сочтут меня предательницей, убившей короля.
Эти слова окончательно убили мою любовь к нему. В конце концов, именно он потребовал голову брата, а не я, и тем не менее посмел перекинуть вину на меня. Интересно, что он рассказал своему народу, заняв трон в Изолакуори и водрузив на голову корону, запачканную кровью?
Я ныряю в глаза Лоркана, в самую глубину. Они не выдают ничего, поэтому пытаюсь проникнуть в его сознание, но натыкаюсь на обсидиановую стену без единой трещины, которой не видно ни конца ни края. Я почти готова попроситься внутрь, но в глубине души не хочу знать, что он видит и слышит: это может повлиять на мое решение.
Я вновь поворачиваюсь к Фебу.
– Хорошо, что мне не интересно твое мнение, Фебс.
Он запихивает в рот бутерброд и жует, как голодный волк, затем залпом выпивает бокал ягодного вина: кадык дергается на бледном горле.
– Когда выдвигаемся?
– Утром.
Он кивает.
– Хорошо. Будет несколько часов, чтобы покричать на тебя.
– Феб… – вздыхаю я.
Он поднимает ладонь,