оплошностью. Позже Элизабет обязательно вернется к вере!
– А это что? – (Из пачки выпала открытка с детскими каракулями.) – О, это от Ниам! Ей шесть лет, она такая миленькая! Мама, а после меня ты не могла иметь детей или просто не хотела? Или не получалось?
– Что за вопросы ты задаешь, девочка моя… Ну… были осложнения, и поэтому у тебя не могло быть сестры.
– Но ты ведь не перестала спать в одной постели с отцом? Я имею в виду, вы все еще… э-э-э… – Элизабет нерешительно замолчала.
Вайолет оторопела:
– Эйлин писала мне, что… гм… объяснила все… как оно в жизни устроено, вам с Эшлинг одновременно… И по ее мнению, ты поняла суть. Однако теперь я не уверена…
– Чего же я не понимаю? – Элизабет охватило любопытство.
– Я не против откровенности, но есть вещи, про которые не спрашивают. О них не принято говорить. Это личное и касается только двоих. Эйлин ведь тебе не рассказывала, чем она занимается.
– Тетушка Эйлин совсем другое дело! – ляпнула Элизабет. – Я имею в виду, все знают, что они с дядюшкой Шоном все равно любят друг друга. Несмотря на все, что они могут наговорить, они явно сильно привязаны друг к другу… – Она заметила выражение лица матери и осеклась; Вайолет промолчала. – Мама, что я такого сказала? – до слез расстроилась Элизабет.
– Ничего такого. – Вайолет встала. – Ничего особенного ты не сказала. Кстати, в Килгаррете хоть знают, что, вообще-то, у нас была война и мы не можем посылать им подарки… – Ее голос дрогнул.
– Конечно знают! – ответила Элизабет.
Пять недель назад она уже отправила письмо тетушке Эйлин, вложила в него кучу подписанных рождественских открыток и четыре фунта на покупку подарков у миссис Макаллистер.
– Тогда ладно, – деловито произнесла Вайолет.
– Мама, я вовсе не…
– Милая, собери здесь все и положи на место, хорошо? – Вайолет вышла из комнаты с видом актрисы, которую жестоко обидели, но она не хочет этого показать.
Дорогая Элизабет,
я должна бы написать тебе пожелания счастливого Рождества, а мне еще никогда в жизни не было так тошно. Маманя говорит, что мне нужно рассказать тебе все наши новости, но, честно говоря, и рассказывать-то не о чем. Здесь невероятно скучно, а я жутко выгляжу, просто уродина, и ничего тут не поделаешь, а все остальные ходят злые как собаки. Сестра Катерина вообще дьявол во плоти. Я знаю, ты не любишь, когда я говорю про нее плохо, она очень хорошо к тебе относилась, потому что ты понимала всякие заумные штуки, про поезда, приходящие на станцию и платформу длиной в полмили… Но вот честно, она меня достала, и у нее на меня точно зуб.
Она пришла в лавку. В лавку! Монахиня пришла аж из монастыря, чтобы поговорить с маманей на работе. И сказала мамане и папане, что меня отчислят, так как я отвлекаю остальных и плохо на них влияю. И мне дают последний шанс.
Что за несправедливость! Кое-кто другой отвлекает класс на ее уроках куда больше, чем я. Просто она меня давно терпеть не может, а еще я слишком заметная из-за цвета