и я – давние партнёры по сцене. Мы ходили в один садик, и наша воспитательница, Елена Александровна, очень любила спектакли новаторские по сценографии, революционные по придумке. Например, на Девятое мая мы про путешествие во времени пьесу ставили, а в «Золушке» на балу была и Спящая красавица, и Русалочка, и Белоснежка, потому что все девочки захотели нарядиться принцессами.
У Елены Александровны я играла Муху-Цокотуху, Саша – Комарика. Я – солдата у Вечного огня, он – фашиста. Я – Герду, он – Северного оленя. Как я могу его не взять? Тем более что я свою актёрскую карьеру забросила, а Сашка упорно продолжает ходить в театральный кружок, где ему предлагают то Артемона, то кума Тыкву.
– Но по сценарию нужна только девочка, – актёр Полученков заглядывал в какие-то бумажки.
– Пусть гигантская птица съест двоих, – попросила я. – Ну пожа-а-алуйста!
Режиссёром оказался очень короткий человек без шеи: голова в него вросла, как камень в обочину. Пока Сашка озирался вокруг и чуть не разбил бюст слепой лошади, я всё выяснила: нам предстояло подойти вон к тому зелёному углу и сделать вид, что мы нажимаем на кнопки машины времени – её потом дорисуют. Постоять, значит, секунд двадцать, открыть воображаемую дверь, выйти и поозираться. Дальше: в глазах ужас, во рту крик. Птицу снимают отдельно, и кого она там на самом деле жрёт, неизвестно.
– Начали! – скомандовал режиссёр. Я даже расстроилась: в фильмах к режиссёрам прилагается длинноногая девушка с хлопушкой. Она перед самым началом в кадр влезает и тарабарит: «“Мир до начала времён”, сцена шестьдесят восемь, дубль один». И сразу атмосфера чувствуется. А тут – ничего такого.
Съёмка пошла, а Саша всё прослушал. Стоим мы в невидимой машине времени, а он шепчет:
– Что делать-то?
– Стоп! – кричит режиссёр.
Саша покраснел.
– Сначала как бы кнопки тыкаешь, потом как бы пугаешься, – объяснила я быстро.
– Надо хоть телефонную будку поставить, что ли, чтобы детям было с чем взаимодействовать в кадре, – когда актёр Полученков волнуется, то начинает говорить длинно и формально.
– Где ты её возьмёшь-то теперь? – фыркнул режиссёр, и тут я поняла, чего ему не хватает: берета.
– А пугаться чего надо? – спросил Сашка.
По лицу актёра Полученкова побежала рябь.
– Гигантской птицы, – шепчу.
– Вот так? – Сашка изобразил испуг.
– С таким лицом ты Северного оленя играл, – вспомнила я.
– Нам нужно что-то или кто-то, изображающий птицу, – сказал актёр Полученков. – Чтобы дети могли взаимодействовать с ним в кадре в плане испуга.
– У Кирюши с десятого есть костюм плюшевого Цыплёнка. – Я приоткрыла свой третий глаз, глянула: – Он как раз сейчас у метро под ливнем мокнет.
– Идите. – Глазки режиссёра посмотрели на часы. – Зовите его.
– Путешествия во времени занимают много времени, – скаламбурил Полученков.
Не