и гражданские.
Команда:
– В убежище!
Кидаюсь в узкий проход, ведущий в блиндаж. Лезу, согнувшись вдвое, и громкие хлопки взрывов шариковых бомб подгоняют меня.
Два метра земли над головой. Мигает коптилка. На циновках лежат люди. Они освобождают немного места. Снимаем обувь, ложимся. Человек у телефона, завернутый в кусок зеленого, в пятнах, парашютного шелка, что-то кричит. Лыонг переводит:
– Вы меня слышите? Американцы ведут беспорядочную бомбежку. Беспорядочную, говорю.
Жарко. В воздухе плавает табачный дым. Вьетнамцы обмахиваются веерами. Немного ветерка, еще немного ветерка. Пот уже не капает крупными каплями, а течет ручейками, каждый глоток чая из фляжки выступает влагой на теле.
Рев самолетов. Ближе, ближе! Серия взрывов. Вторая.
– Бом-би! – комментирует сидящий в углу вьетнамец. Вот как во вьетнамскую жизнь проникло французское слово «бомб а бий» – шариковая бомба.
Тяжелый взрыв. Кажется, что рушится потолок. Только кажется. А на самом деле сыплется струйкой песок. На наше убежище упала всего лишь шариковая бомба и взорвалась, оставив лунку диаметром сантиметров тридцать. Наутро мне ее покажут.
Кто-то потянулся прикурить к лампе и погасил слабое пламя. Вспыхивают электрические фонарики. Снова зажигают коптилку.
Где-то рядом взрывы, отблеск пожара. Сквозь грохот пробивается тоненький детский голосок. Сидящая рядом женщина вскочила, ударилась головой о балку, бросилась к выходу с возгласом:
– Тхань! Тха-ань!..
Следом за ней двое мужчин. Через минуту они вносят девчушку, маленькую, худенькую. Она бежала к матери. Шариковая бомба разорвалась в траншее хода сообщения. Изранены руки, грудь. Девочку перевязывают. Она стонет.
Рев самолетов на время удаляется. Вылезаю из блиндажа. На востоке небо расцвечивается взрывами зенитных снарядов.
В некотором отдалении пикирует самолет. Маленькими пучками пламени вспыхивают разрывы шариковых бомб в одну линию. Летчик открыл одну трубу с «ананасами». А в Ханое швыряли целый контейнер шариковых бомб другого типа, похожих на апельсины.
Рев раненого буйвола. Он бросается вскачь по полю, попадает в траншею и не может из нее выбраться, бьется и жутко ревет. Кто-то бежит туда. Выстрел из пистолета. Завтра мы будем есть жесткую, как подошва, буйволятину, поджаренную на шомполе.
В блиндаже невысокий человек, как потом выяснилось, заместитель партийного секретаря общины Чан Хыу Кхе, проводит совещание. Лыонг переводит:
– Товарищи! По поступившим данным, в деревнях убитых нет. Несколько раненых. Перевязки сделаны. Ополченцы на своих местах ведут огонь из пулеметов. Связь с деревнями работает нормально. Помощи из провинции просить не будем?
Люди молчат. Ох, как не помешала бы помощь. Но их община – одна из многих, находящихся в таком же положении.
В блиндаж врывается мальчик лет четырнадцати с вымазанным сажей лицом:
– В нашей деревне пожар. У соседей тоже. Сейчас собран рис, во дворах скирды соломы.