указатели, кое-какие даже с подсветкой, невидимой сверху.
Наш шофер, Тинь Мань Фунг, великолепен: энергичный, выносливый, спокойный, но с мгновенной реакцией. Он постоянно оглядывается назад, следит, чтобы не отстал второй газик. В полночь остановились перекусить на траве у дороги: консервы, колбаса, хлеб, чай, вода. Потом по какому-то наитию погасили фонарики, завернутые в зеленый лоскуток шелка осветительной ракеты. Через минуту над дорогой проскрежетал американский самолет. Первый за поездку. Снова тишина, прерываемая криком обезьян, громким стрекотом цикад, какими-то таинственными ночными звуками. Лягушки квакают низкими, утробными голосами. В полной темноте вспыхивают искорки светлячков над дорогой, над бесформенными кустами, где-то в отдалении. Из-за облака вышла луна и залила серебром невидимые ранее прямоугольники рисовых полей, покрытые водой. Фунг несколькими ударами тесака рубит крупные ветки и ловкими, натренированными движениями маскирует ими машину, затем вторую. Теперь сверху наши два газика кажутся движущимися кустами или холмиками.
День пока еще не настал, но он придет внезапно – здесь почти не бывает сумерек. Участки хорошей дороги, ожидания на переправах, гонка за уходящей ночью. Сейчас рассветает. Через несколько минут ехать будет нельзя. Скорее…
Различаешь поля. Июнь. Рис почти весь в снопах. Конические, аккуратные желто-серые снопы. На бетонированных токах люди впрягаются в каменные катки и возят их по разложенным рисовым колосьям – так молотят. Женщины, мужчины, дети таскают снопы с полей на тех же бамбуковых коромыслах. Иногда кажется, что идут два больших снопа, человека не видно. Необмолоченные снопы риса и солома во всех дворах. Пальмы без плодов, тоненькие, в струнку, с веером листьев, которыми здесь кроют крыши, вольно разбежались по полям, холмам, около дороги. Их много в деревнях. Они растут вместе с более коренастыми кокосовыми пальмами, возвышаются над бамбуком, грейпфрутовыми, апельсиновыми деревьями, бананами. Издали крестьянские хижины почти неразличимы в густой растительности. Если деревни не прилепились на склоне холма, то на рассвете, особенно в тумане, они кажутся кудрявыми островками над зеленой гладью рисовых полей. Приходит рассвет, появляется солнце, а вместе с ним, немедленно, душная, гнетущая жара.
Мы останавливаемся в деревне, где, как нам сказали, в 1940 году было восстание против французов. Рядом с нарами, покрытыми циновкой, растет хлебное дерево. Можно протянуть руку и потрогать его пудовые плоды с шершавой кожей, свисающие со ствола. Если повернешься на другой бок, то увидишь пять пар черных любопытных, восхищенных глазенок. Подмигнешь им – в ответ расплываются довольные улыбки.
Во дворе старой деревенской пагоды под навесом из сухих пальмовых листьев мы пьем крепкий зеленый чай и беседуем с очень симпатичным, широколицым, веселым человеком. Он даже производил бы впечатление балагура, если бы не зоркие, внимательные глаза. Это Нгуен Зыонг Дьем – член провинциального бюро партии и член провинциального административного комитета.