Будьте моей тетей. Галина Шестакова

деда проведать. «Жив?» Жив.

      Но разве это жизнь? Вот у них дела, заботы. А у него?

      Поэтому и остаётся только вспоминать. Но уже всё перевспоминал не по разу. Больше не о чем. О несбывшейся мечте думать? Да что толку. Вот и лежал, смотрел в окно на облака.

      А мечта была хорошая. Иногда перед сном Степан всё же думал о ней.

      Дед Степан был охотником. Всю свою жизнь. Сколько помнил. Хорошим охотником, как его отец и дед. В лес ходить Степан стал, наверное, с того момента, как на ноги встал. Первый раз на охоту пошёл с дедом. Недалеко, на зайца. Потому что ещё мал был в тайгу на несколько суток уходить.

      У деда в тайге была сторожка, и Степан мечтал попасть туда. Сколько дед про неё рассказывал! Степан прямо видел, когда дед говорил перед сном, как ночью медведь-шатун бился о дверь, а дед поленом дверь изнутри подпёр и всех святых вспомнил. Думал, что всё, не выживет. Но с рассветом медведь ушёл.

      – Может, деда, это не шатун был? – тихо спрашивал Степан. – Может, оборотень? Раз рассвет его отогнал?

      – Можа и оборотень, – соглашался дед, – в наших местах и не такое бывало.

      И рассказывал, как угодил в старую ловушку для кабанов. Провалился по грудь, хватается руками за землю и корни, чтобы выбраться, а удержаться не может, соскальзывает. Ещё минута – и упадёт на колья, которые внизу остриём вверх вкопаны. Пусть и сгнили давно, но разве от этого легче? Хватило бы и гнилого кола, чтобы помереть в этой яме. А ружьё в сторону отлетело – не дотянешься. Так бы положить его на край ямы, опереться и – вылезти.

      Вдруг слышит, кто-то прямо напролом через кусты прёт в его же сторону!

      Степан, маленький, слушал с открытым ртом и думал, что это другие охотники на помощь деду спешат.

      – Нет, Стёпка, охота – это не праздник, тут парами не ходют.

      – А кто ж тогда через кусты-то прёт? – пугаясь, спрашивал Степан. – Хозяин?

      Хозяином люди лешего называли. Никто его не видел, но от проделок многие пострадали. А кто видел, тот уже и рассказать ничего не мог.