Однако Ситрик уже не слышал его: он снова заглянул в свои воспоминания, ныряя в них, как в стылую воду. Ракель ухватила его и потянула вниз, медленно превращаясь в Ингрид… Она утаскивала всё ниже и ниже, целуя так, что он задыхался.
Мурашки прошли по его телу. Неужели он правда этого хотел?
Нет. Это всё яд.
Он ведь даже не понял, что это были веттиры. Драконы! Думал, что похитители. Думал, что это с ним что-то не то приключилось от их странной браги, какую они называли пивом.
Но он сам ни за что бы не поцеловал змеицу, если бы та не сменила облик. Он ведь сопротивлялся изо всех сил и почти ушёл. Потерял голову лишь тогда, когда увидел резкие брови, губы, что пересекал шрам, да тяжёлые чёрные косы. И от этого становилось ещё горше.
Ох, Ингрид! Что она делала с ним?
Прогнать бы её, больше никогда не пускать в свои мысли, да только она всё равно найдёт щёлочку, чтобы пробраться вновь. Не отпустит, пока не укутает плечи Зелёным покровом.
– Ох уж, как же я ненавижу змей, – наконец услышал Ситрик, совершенно пропустив мимо ушей всё, что Холь говорил прежде. – Хуже только пауки. Нет. Змеи всё-таки хуже! Или пауки? А уж эта Ракель…
А тот уж распалился и громким шёпотом корил распутную женщину, мешая разные наречия. Половину слов Ситрик и вовсе не мог разобрать.
– Холь, – окликнул он. – Тише ты. Разбудишь людей.
Седовласый зыркнул на Ситрика. Тяжело вдохнул и медленно выдохнул. В синих глазах его закипал красный огонь. Руки его сами собой пустились в пляс, и он потрясал пальцами, пытаясь не закричать. Но всё же Холь не сдержался.
– Да что змеи, ты куда, дурак, полез?! Я оставил тебя на один вечер, а ты угодил в лапы к драконам! – Холь сказал это громче, чем следовало, и храп за занавесью умолк, но слова уже лились сами собою, и зубы уже не могли сдержать этого потока. – О чём ты думал вообще? Лучше бы вернулся к Одену! Нет ведь! Пошёл куда глаза глядят да ноги несут. Тебе повезло, что они тебя живым оставили. Повезло, что сыты были. Иначе что мне пришлось бы делать? Косточки твои по дому их собирать?
Голос Холя грохотал, и Ситрик, вжавшись в кровать, выслушивал его с виноватым видом. Тени от его широких ладоней резво бегали по стенам, точно большие чёрные пауки.
– Мой топор! – прогремел Холь. – Я тебе его больше не доверю никогда! А мой плащ и кружка?! Ты всё это оставил в норе у змей! А ты сам? – продолжал он негодовать. – Ты хоть знаешь, в каком состоянии я тебя нашёл? Ты провалялся в бреду два дня, твои пальцы не околели и не почернели лишь потому, что я их грел. Я… я… боялся, что ты умрёшь!
Стало тихо. Даже дождь за порогом приумолк, испугавшись словесной бури, что выскочила изо рта разгорячённого Холя. Ситрик смотрел на свои ноги, укрытые одеялом, не в силах поднять взгляд. Холь шумно дышал, и казалось, что из его крупных ноздрей вырывается пламя.
Вот уж попал под горячую руку!
Наконец разбуженные преподобный и слуга принялись ворочаться, распутывая свои одеяла и негромко переговариваясь. Это было уже утро.
– Холь, – прошептал Ситрик, устав прятаться под