особенного. Заходил к Гектору, а он со своим мастером, эля налакавшимся, что-то не поделил. Полез разнимать их, и тот как ткнет в меня кочергой, полудурок криворукий.
За столько лет, проведенных среди людей, Солярис научился врать так же искусно, как они. Не было даже смысла пытаться раскусить его ложь, ибо это то же самое, что пробовать разгрызть железный самородок голыми зубами. Поэтому я лишь подозрительно хмыкнула, но успокоилась, когда Сол стянул при мне повязку, дабы я не накручивала себя зря: под той действительно уже не было следов. Значит, и впрямь ничего серьезного.
Небо высоко над головой помогало не теряться во времени. Несмотря на ясную погоду, солнце в Рубиновый лес проникало с трудом: верхушки высоких деревьев разбивали падающие лучи, как стекло, баюкая тьму и не желая с ней расставаться. Все, что нам оставалось – иногда задирать голову, чтобы проверить, не близится ли вечер.
В какой-то момент я вдруг поняла, что мы с Солом слишком долго молчим. Иногда он предупреждал меня, что впереди крутой овраг, придерживал под локоть или переносил на руках, дабы я не упала и не испачкалась. Несколько раз Солярис даже поинтересовался, не нужен ли мне отдых и питье, а однажды ни с того ни с сего присел на необтесанный пень, протянул мне хлебную лепешку и отказался идти дальше, пока я не прожую ее до последней крошки. Словом, Сол вел себя, как обычно. И именно это было странно.
– Похоже, в один день и впрямь не уложимся, – признал Сол неохотно, глядя на сливовые облака, какими затянуло небо еще спустя пять часов наших поисков. К тому моменту мы наконец-то вышли к устью знакомой чистой реки, возле которой не раз останавливались на ночлег по пути в Дану. – Будем разжигать костер. Авось вёльва заметит дым и сама явится.
Он остановился возле упавшего дерева, покрытого мхом и порослями плюща, и принялся копошиться под ним, отбирая сухие и короткие ветви. Затем, сложив их устойчивой пирамидкой, прошел до реки и наклонился к воде, чтобы всполоснуть испачканные в багряном соке и жимолости руки. Наблюдая за ним, так и не обмолвившимся за весь день ни словом о летнем Эсбате, я наконец-то решилась.
– Поцелуешь меня? – спросила я, сбросив узелок рядом с хворостом, и притихла в ожидании ответа.
Сол не повернулся, но плескать руки в реке перестал. По воде побежали круги.
– А ты что, вчера не нацеловалась?
Я беззвучно застонала. Выходит, Мелихор с Матти были правы.
Вспомнив напутствие последней, я невольно зарделась и прислонилась к клену, надеясь спрятаться за ним. На том, единственном из всех деревьев вдоль берега, пробивались не только багряные, но и темно-зеленые листья. Я осторожно потерла их пальцами, очертила угловатые края и торчащие ветки – тоже зеленые. Хороший знак. Должно быть, защитный сейд Хагалаз, который сохраняет реку чистой, сосредотачивается где-то поблизости.
– Это все? – спросил Солярис, взбудораженный моим затянувшимся молчанием даже больше, чем вопросом. Глаза его недобро потемнели, будто