мое лицо за подбородок, поднимая вверх, я убедилась, что все это время мы и впрямь говорили о совершенно разных вещах.
– Я злюсь, но вовсе не на тебя, рыбья ты кость. Я злюсь на то, что эта погань посмела меня повторить! Меня! Я Солярис, рожденный в Рок Солнца, жемчужный дракон и королевский зверь. А оно решило, что способно заменить меня? Стать мной? До чего самонадеянно! Уверен, ты бы легко раскусила его истинную подлую натуру в два счета, если бы не хмель и не темнота. То всего лишь пустоцвет. Интересно, чей лик он примет, когда я разорву его на части и сожгу дотла.
Вокруг резко потеплело: жар тела Соляриса согревал снаружи, а жар его слов – изнутри. Острые когти переставали быть такими уж острыми, когда касались меня. Сол бережно перебрал ими мои косы, а затем притянул к себе за затылок, и уютное урчание, похожее на кошачье, завибрировало в его груди. Несколько минут мы просто стояли так, обнявшись под листвой рубиновых деревьев, и мои руки, покоящиеся вместе с головой у него под шеей, наконец-то перестали мелко дрожать, как дрожали с той самой минуты, когда был сорван летний Эсбат.
– Он коснулся тебя, драгоценная госпожа, без твоего разрешения, – прошептал Солярис мне на ухо, и его дыхание, словно сладкий мед, обещающий спасение от жажды, заставило меня потянуться навстречу. – За это я убью его, а не из ревности.
– Оно только у тебя есть, – напомнила я. – Мое разрешение. Воспользуйся им. Пожалуйста.
Должно быть, я звучала жалко, умоляя Сола поцеловать меня, потому что он впервые не колебался ни секунды. Длинные белоснежные ресницы защекотали мне щеки, когтистые пальцы спустились на бедра, а рот прижался к моему рту. И хотя целовал меня Сол так же, как и всегда, – мягкие губы, острые зубы, едва осмеливающийся касаться язык, – что-то изменилось. Отчего-то мне показалось, что Сол не только злится, но и боится тоже – не за себя, а за меня. За то, что может произойти, если это нечто снова посягнет на меня, подберется так близко, а никто и не заметит. Мы оба знали, что рано или поздно это произойдет, ведь Совиный Принц нас предупреждал. Ведь это свойство всякого зла – возвращаться.
Солярис осторожно прижал меня к клену, и дышать стало еще тяжелее. Мои пальцы, спустившись с жемчужных волос, нащупали шнурки однотонной рубахи и чешуйки, царапающиеся под ними.
– Ой, как неловко-то!
Обычно Солярис отскакивал, стоило кому-то застать нас вместе, но сейчас же прижался лишь теснее и, отодвинув назад рукой, загородил собою. Губы его горели, пульсировали красным цветом, похожие на королевские маки на белом мраморе окаменевшего лица. Нам обоим, случайно потерявшимся друг в друге, потребовалась почти минута, чтобы прийти в себя и признать в неказистой тени у реки женщину, а в женщине – старую знакомую вёльву.
– Хагалаз! – выдохнула я с ликованием. Нашлась!
– Милые бранятся – только тешатся, да? – ощерилась она, продолжая наполнять плетеную корзинку корнеплодами и древесными грибами, которые отковыривала со стволов деревьев прямо ногтями. Под ногти, длинные