регулярно. Периодически воспитатели устраивали в палатах шмон, отбирая все, что относилось к оружию, поэтому все стали устраивать схроны. Натан тоже. Даже через четыре года мы с ним приезжали в окрестности лагеря и искали его схроны. А потом все тащилось домой.
Я не помню у нас стреляющего оружия, отец провел в свое время жесткую беседу с Натаном об этом. Но патронов и артиллерийского пороха мы привозили домой много. Было интересно насыпать порох из патронов в ямку, засыпать песком и поджечь. Получалось что-то вроде маленького вулкана. Любили мы также засовывать артиллерийские порошинки в папиросы (чаще в окурки) и поджигать их, споря, чья ракета полетит дальше.
Таких мест под Сталинградом было много. Их не успели или не удосужились разминировать раньше и похоронить останки солдат. Но каждую неделю вечером в воскресенье нас заставляли ложиться на пол и лежать по часу, пока минеры взорвут все, что за неделю нашли на Поле боя. Взрывали на месте, далеко не отвозили.
От этого лагеря осталось воспоминание о корнях «солодика». Длинные корни были сладкими, мы вырывали вокруг или около них в песке ямки, потом старались вытянуть корни и с удовольствием жевали их.
На следующий год в этом же лагере я пробыл одну смену. Но категорически не хотел оставаться на вторую смену, и папа определил меня в лагерь, который находился за Доном. Кажется, Натан поехал в другой лагерь, по крайней мере, я не помню его в этом лагере. В принципе, здесь было практически так же, как и в первом лагере, но лес был старый, рядом были овраги, которые спускались к Дону, и два раза в неделю нас водили на Дон купаться. В общем, было интереснее. Но родители приезжали реже, один или два раза за всю смену. В «Дубовую балку» мама приезжала на машине Николая каждое воскресенье, и привозила нам что-нибудь вкусное. Все было на Дону хорошо, но домой я приехал со вшами в голове. Мама расстелила на столе газету, наклонила мою голову, и начала вычесывать вшей и гнид из моей головы очень частым гребнем. Потом тщательно вымыла мне голову, выкупала полностью и помазала голову каким-то (касторовым?) маслом. Вши больше не появлялись.
Я рос не очень здоровым ребенком. Часто болел ангиной. Врачи советовали маме отправлять меня летом на море. Азовское море – тоже море. А в Ейске жила семья маминой сестры Люси. Первый раз я увидел тетю Люсю, ее мужа Петра Ивановича Громова и детей: Нэллу, Флору, Петю, Славу и маленького Юрку в конце 1950 года, когда они ехали с Дальнего Востока через Сталинград в Ейск. Петр Иванович был на Дальнем Востоке директором сельскохозяйственного техникума. Ему предложили восстановить такой же техникум в Ейске. Семья ехала в маленьком товарном вагончике. Треть вагончика была отгорожена досками, там хранилась картошка. Очень много. Другой конец вагончика занимала корова. Посредине разместилось семейство и весь нехитрый скарб. Вагончик простоял в Сталинграде сутки. Мы и дядя Коля, мамин брат, пробыли с ними не меньше часа, мама успела рассказать все, что знала о братьях и их семьях. Женщины всплакнули и расстались.
И