никак не мог отделаться от странного чувства, будто представшая перед ним фигура жива.
И наблюдает за ним.
«На нее наложили печать», – подумал Цзэнь. Он прикоснулся к статуе, проведя кончиками пальцев по едва заметным следам ци. Печать была начерчена кровью, и, хотя с годами багровые полосы исчезли, ци осталась. Тем не менее Цзэнь еще никогда не видел настолько сложных узоров, а секундой позже он осознал, что и использованное письмо отличалось от того, к которому он привык. Печать состояла из петель и изгибов, не существующих в той практике, которую он изучал.
То была мансорианская печать.
По телу пробежала дрожь искушения, а сердце забилось где-то в горле. Существовала ветвь практики, изобретенная и использованная его народом, – искусство, которое исчезло из учебников по истории, когда мансорианские демонические практики оказались вне закона, а императорская армия вырезала его клан. Должно быть, мансорианцы использовали свои печати в качестве последнего средства защиты, уповая на то, что хинские практики их не изучали. Какие бы секреты ни прятали мансорианцы, те остались нетронутыми в течение тысячи циклов. Среди этих секретов вполне мог оказаться тот, что рассказывал о Всадниках Ксан Толюйжигина.
Восторг Цзэня сошел на нет при сокрушительной мысли: он не мог расшифровать эту печать.
– Ах, – протянула Черная Черепаха, – зато я могу.
Цзэнь замер с рукой, все еще прижатой к животу обсидиановой черепахи. Охваченный радостью, он забыл оградить свои мысли от Бога-Демона. Каждое слово древнего существа напоминало ему о сделке, которая тяготила, словно занесенный над головой меч.
Он прекрасно знал, чем заканчивались подобные сделки – такая судьба постигла его прадеда, последнего мансорианского демонического практика. Когда-то он был доблестным генералом, сражавшимся за свободу своего клана, но его конец был кровавым и трагичным, когда он сначала проиграл войну Императору-Дракону, который тогда правил Срединным царством, а затем отдал свои тело, разум и душу тому самому Богу-Демону, который теперь был привязан к Цзэню.
Ксан Толюйжигин не смог контролировать своего Бога-Демона, и тот в конце концов довел его до безумия. Этот печальный финал омрачало и то, что перед смертью Ксан Толюйжигин убил тысячи ни в чем не повинных людей.
Цзэнь сглотнул. Ци, содержащаяся в мансорианской печати, будто пульсировала, взывая к нему. В его руках было потерянное наследие клана, способ добиться искупления, переписать трагическую историю своего народа. Собирался ли он отказаться от этого?
«Только в этот раз», – подумал Цзэнь. Всего лишь одна капля силы Бога-Демона, чтобы открыть эту дверь. Это ничего не изменит.
Только в этот раз.
Цзэнь скомандовал: «Открой ее».
Казалось, от удовлетворения Бога-Демона зашевелился воздух. Цзэнь почувствовал прилив силы. Ощутил, как ядро демонической ци внутри него – ядро Черной Черепахи, концентрация энергии, что давала ей могущество и способность жить вечно, – немного расширилось, выпуская