жизни. Наличие таких ценностей действовало на мальчика отнюдь не позитивно. А мы страстно переписывали диски на большие магнитофонные бобины и наслаждались музыкой «Deep Purple», «Uriah Heep» или «Doors». Прекрасные девушки, трогательные и невинные (да и мы сами были такими же – правда, для придания себе мужественности, сильно между собой матерились), приходили в экстатическое состояние от «Child in Time» или «July morning» и позволяли делать с ними если не все, то очень многое (правда, мы сами еще мало что умели). Даже книги, героям которых мы подражали, были не наши – от Дюма и Вальтера Скотта до Виктора Гюго, потом пошли Сэлинджер, Ремарк, Хемингуэй and company. Оттуда же пришел стиль хиппи, одежда, длинные патлы, неизбежные бунты против предков, разливное вино, травка и все прочее.
Белые ночи, музыка, запах черемухи, цветущих яблонь, сирени, жасмина, бесконечные прогулки по заросшим улочкам, костры в лесу, невинная любовь, глупое хулиганство, драки с деревенскими, портвейн и «Солнцедар», ночное купание в озерах – это было очень похоже на счастье. Впрочем, хулиганство бывало иногда довольно страшным. Рядом, за ручьем, в лесу находились остатки финской линии генерала Маннергейма – блиндажи, дзоты, окопы, где можно было раскопать неразорвавшиеся патроны, гранаты и даже целые снаряды. В лесу мы разжигали костер, клали в него гранату или снаряд и разбегались по старым окопам. Порой взрыв был такой силы, что в поселке звенели стекла. Наши прекрасные девушки нас отговаривали, переживали за нас, это не помогало. Правда и те, кого сегодня именуют «ботаниками», почему-то не пользовались у них успехом. Им нравились – увы – интеллигентные хулиганы.
Откуда у большинства взялось это юношеское желание – взорвать этот мир к чертовой бабушке! – я не понимаю. Может быть, по Блоку, – «юность это возмездие», но тогда мы его еще не читали. Или у Надежды Мандельштам – «юность – это болезнь». Кому что больше нравится.
Однажды мы рванули бомбу, устроив настоящую катастрофу, закинув ее на один из участков около центрального перекрестка поселка Мустамяки. У ближайшего дома посыпались стекла. Первым выскочил великий артист Смоктуновский, подозревая, что его сынок может быть к этому причастен, и жительницы близлежащих домов, но мы были уже далеко. Понятно, милицию не вызывали, все знали, что это устраивают милые родные интеллигентные детки. Диалоги на перекрестке звучали так: Ну как же, все из таких хороших семей?! Учатся в таких школах?! Почему они такое вытворяют?! Какой ужас!
Главными заводилами были двое – партийные клички «Гитлер» и «Сырник» (Великий актер Смоктуновский при мне расспрашивал Гитлера: Саша, кто же тебя, такого хорошего мальчика, «Гитлером» прозвал? Да это сволочи из-за железной дороги, – вяло отбрыкивался Саша). Его прозвали так с раннего детства, потому что страсть к разрушению была его истинной страстью (совсем по Бакунину). Он не мог пройти по улице ночью, чтобы не свалить столб или забор, не сорвать яблоки, не бросить на крышу какого-нибудь «хрыча» – это наши главные враги – мелких камушков, которые не причиняли никакого вреда, но от их стука в ужасе просыпалось