Николай Лесков

На ножах


Скачать книгу

ты сказала?

      – То есть вокруг, в одной меже, это здесь называют «островком».

      – Да-да; а я думал, что это в самом деле какой-нибудь остров Калипсо.

      – Мы все шутя называем этот хутор «островом».

      – Любви?

      – Нет: «забвения».

      – Кто ж это дал ему такую романическую кличку? Конечно, Александра Ивановна, которая нуждается в забвении?

      – Нет, – отвечала, поморщась, Лара, – это название дано Верой.

      – Глухонемой?

      – Да.

      – Как же она это сказала?

      – Она написала.

      – А-а! Кто же это здесь ее научил писать?

      – Alexandrine и отец Евангел.

      – Что это за отец Евангел? Я уже не раз про него слышу.

      – Это их приходский священник, хуторной, прекрасный человек: он Сашин и дядин друг.

      – Он почему же умеет учить глухонемых?

      – Он все на свете понемножку умеет, и Веру выучил читать и писать по собственной методе.

      – Какое это ужасное несчастие ничего не слыхать и не иметь возможности ничего выговорить!

      – Да; но ничего не видать это еще хуже. Маленькая Вера сравнивает себя со слепыми и находит, что она счастлива.

      – Правда, правда, слепота гораздо хуже.

      – А дядя Форов находит, что боль в боку и удушье еще хуже.

      – Действительно хуже! А она, эта бедная девочка, ни звука не слышит и не произносит?

      – Когда здесь, в проезд государя, были маневры, она говорит, что слышала, как дрожали стекла от пушек, но произносить… я не слыхала ни звука, а тетушка говорит, что она один раз слышала, как Вера грубо крикнула одно слово… но Бог знает, было ли это слово или просто непонятный звук…

      – Что же это был за звук?

      – Н… н… не знаю: это было при особом каком-то обстоятельстве, до моего приезда, я об этом не расспрашивала, а тетя говорит, что…

      – Да; неприятное что-нибудь, конечно, – сказал Висленев.

      – Нет, не неприятное, а страшное.

      – Страшное! В каком же роде?

      – Я, право, не умею рассказать. Вера такая нежная и легкая, как будто неземная, а голос вышел будто какой-то бас. Тетя говорит, что точно будто из нее совсем другой человек, сильный, сильный мужчина закричал…

      – И какое же это было слово?

      – Тетя уверяет, что Вера крикнула: «прочь»!

      – На кого же она так крикнула?

      – На отца, за мачеху. Впрочем, повторяю тебе, это тетя знает, а я не знаю.

      – А знаешь что: пока мой Горданов теперь еще спит, схожу-ка я самый первый визит сделаю тетке, Катерине Астафьевне и Филетеру Ивановичу.

      – Что ж, и прекрасно.

      – Право! Кто что ни говори, а они родные и хорошие люди.

      – Еще бы!

      – Так, до свиданья, сестра, я пойду.

      Лариса молча пожала брату руку, которую тот поцеловал, взял свою шляпу и трость и вышел.

      Лариса посмотрела ему вслед в окно и ушла в свою комнату.

      За час или за полтора до того, как Иосаф Платонович убирался и разговаривал с сестрой у себя в доме, на перемычке пред небольшою речкой, которою замыкалась пустынная улица загородной солдатской слободы, над самым бродом остановилось