а! буренка! она один раз пьяному казаку весь хохол на кичке съела, а животина добрая… питает. Вы из Питера?
– Да, из Питера.
– Ученый?
– Ну, не очень…
Висленев рассмеялся.
– Что так? Там будто как все ученые. К литературе привержены?
– Да, я писал.
– Статьи или изящные произведения?
– Статьи. А вы с дядюшкой много читаете?
– Одолеваем-таки. Изящную литературу люблю, но только писателей изящных мало встречаю. Поворот назад чувствую.
– Как поворот назад?
– А как же-с: разве вы его не усматриваете? Помните, в комедии господина Львова было сказано, что «прежде все сочиняли, а теперь-де описывают», а уж ныне опять все сочиняют: людей таких вовсе не видим, про каких пишут… А вот и отец Филетер идет.
В это время на тропинке показался майор Форов. Он был в старом, грязном-прегрязном драповом халате, подпоясанном засаленными шнурами; за пазухой у него был завязан ребенок, в левой руке трубка, а в правой книга, которую он читал в то самое время, как дитя всячески старалось ее у него вырвать.
– Чье же это у него дитя? – полюбопытствовал Висленев.
– А это солдатское… работницы Авдотьи. Ее, верно, куда-нибудь послали; впрочем ведь Филетер Иваныч детей страшно любят. Перестань читать, Филетер: вот тебя гость ждет.
Форов взглянул, перехватил в одну руку книгу и трубку, а другую протянул Висленеву.
– Торочку вы не видали? – спросил он.
– Нет, не видал.
– А она к вам пошла. Вы по какой улице шли: по Покровской или по Рождественской?
– По Рождественской.
– Ну, значит, просмотрели.
– А она в чем: в каком платье?
– А уж я ее платьев не знаю. А журналов новых, отец Евангел, нет: был у Бодростиной, был и у Подозерова, а ничего не добыл. Захватил книжонку Диккенса «Из семейного круга».
– Что ж, перечитаем: там «Габриэль и Роза» хороши.
– А теперь пойдем закусить, да и в дорогу. Вы любите закусывать? – отнесся он к Висленеву.
– Не особенно, а впрочем, с вами очень рад.
– А вам разве не все равно, с кем есть?
– Ну, не все равно. Да что же вы не спросите, кто мне шляпу обработал?
– А что же мне в этом за интерес? Известно, что если у кого ризы обветшали, так значит ремонентов нет.
– Чего ремонентов! это ваша корова!
– Ну и что ж? Плохого князя и телята лижут.
– Вы, Филетер Иваныч, чудак.
– Ну вот и чудак! Я чудак да не красен, а вы не чудак да спламенели не знай чего. Пойдемте-ка лучше закусывать.
– Только вина, извините, у меня нет, – объяснил Форов, подводя гостей к не покрытому скатертью столу, на котором стоял горшок с вареным картофелем, студень на поливеном блюде и водочный графинчик.
– Да у тебя и в баклажке-то оскудение израилево, – заметил Евангел, поднимая пустой графин.
– Что ж, нарядим сейчас послание к евреям, – отвечал Форов, вручая работнице графин и деньги.
– А я ведь совсем водки не пью, – сказал Висленев. – Вы не обидитесь?
– Чем