Николай Лесков

На ножах


Скачать книгу

не могу показаться Глафире Васильевне.

      – Что тако-о-о-е? Не можешь показаться моей жене? Полно, пожалуйста, дурить-то.

      – Я, право, Михаил Андреевич, не дурю, а не могу же я в таком печальном виде являться к Глафире Васильевне, – отпрашивался Висленев.

      – Все это чистый вздор, облечем тебя в сухое белье и теплый халат, а тем временем тебе и другое платье принесут.

      – Нет, воля ваша, я у своего дома сойду, переоденусь дома и приеду.

      – Ну да, рассказывай, придешь ты, как же! Нет уж, брат, надо было ко мне сюда не садиться, а уж как сел, так привезу, куда захочу. У нас на Руси на то и пословица есть: «на чьем возу едешь, того и песенку пой».

      Отменить этого не предвиделось никакой возможности: Бодростин неотразимо исполнял непостижимый и роковой закон, по которому мужья столь часто употребляют самые упорные усилия вводить к себе в дом людей, которых бы лучше им век не подпускать к своему порогу.

      – Сей молодец яко старец, – проговорил Евангел, садясь с майором снова под межку.

      – Межеумок, – отвечал нехотя Форов, и более они о Висленеве не говорили.

      Под третьим кровом утро это началось еще иначе.

      Глафира Васильевна Бодростина возвратилась домой с небольшим через четверть часа после того, как она вышла от Горданова. Она сама отперла бывшим у нее ключом небольшую дверь в оранжерею и через нее прошла по довольно крутой спиральной лестнице на второй этаж, в чистую комнату, где чуть теплилась лампада под низким абажуром и дремала в кресле молодая, красивая девушка в ситцевом платье.

      Бодростина заперла за собой дверь и, тронув девушку слегка за плечо, бросила ей шинель и шляпу, а сама прошла три изящно убранные комнаты своей половины и остановилась, наконец, в кабинете, оклеенном темно-зелеными обоями и убранном с большим вкусом темно-зеленым бархатом и позолотой.

      Девушка вошла вслед за нею и сказала:

      – Вам есть письмо!

      – Откуда так поздно?

      – Швейцар мне прислал его, как только вы изволили уйти. Я сказала, что вы уже изволили започивать.

      – На, – отвечала Бодростина, бросая на руки девушке свою бархатную куртку и жилет, – сними с меня сапоги и подай мне письмо, – добавила она, полуулегшись на диван, глубоко уходящий в нишу окна.

      Девушка вышла и через минуту явилась с розовыми атласными туфлями и с серебряным подносом, на котором лежал большой конверт.

      Глафира Васильевна взяла письмо, взглянула на адрес и покраснела.

      «А-а! Наконец-то!» – шепнула она себе.

      Девушка разула ее и надела на ее ноги туфли.

      – Ложись спать! – приказала Бодростина.

      Девушка поклонилась и вышла.

      Глафира Васильевна встала, тихо обошла несколько раз вокруг комнаты, опустила занавесы дверей, отдернула занавесу окна, в нише которого помещался диван, и снова села здесь и наморщила лоб.

      – Игра начинается большая и опасная! – носилось в ее голове. – Рискованнее и смелее я еще не задумывала ничего, и я выиграю… Я должна выиграть ставку, потому что ходы мои рассчитаны верно, и рука,