видите: стало быть, не все идет по-старому, как вы желали мне давеча доказать… Вы доведены обстоятельствами до готовности пожертвовать на это дело десятью тысячами.
– О такой цифре, признаюсь, у нас еще не думано.
– Будто бы?
– Уверяю вас честью.
– Ну, так вы скупы.
– Однако… разумеется… около этого что-нибудь… тысяч пять-семь, расходовать можно.
– Где семь, там десять, это уж не расчет. Вы не подумайте, пожалуйста, что я предлагаю вам самоличные мои услуги, нет! Я пришел к вам как плантатор к плантатору: я продаю вам другого человека.
– Как продаете?
– Так, очень просто, продаю да и только.
– Без его согласия?
– Он никогда и ни за что на это не согласится.
Кишенский вдруг утратил значительную долю своего безучастного спокойствия и глядел на Горданова широко раскрытыми, удивленными глазами. Павел Николаевич заметил это и торжествовал.
– Да, он никогда и никогда, и ни за что на это не согласится, и тем для него хуже, – сказал Горданов, не давая своему собеседнику оправиться.
Кишенский совсем выскочил из колеи и улыбнулся странною улыбкой, которая сверкнула и сгасла.
– Извините, пожалуйста, но вы меня смешите, – проговорил он и опять улыбнулся.
– Смешу вас? Нимало. В чем вы тут видите смешное?
– Вы распоряжаетесь кем-то на старом помещичьем праве и даже еще круче: хотите велеть человеку жениться и полагаете, что он непременно обязан вам повиноваться.
– А, конечно, обязан.
– Позвольте узнать, почему?
– Почему? Потому что я умен, а он глуп.
– Но вы не забываете ли, что свадьбы попы венчают в церкви, и что при этом согласие жениха столь же необходимо, как и согласие невесты?
– Пожалуйста, будьте покойны: будемте говорить о цене, а товар я вам сдам честно. Десять тысяч рублей за мужа, молодого, благовоспитанного, честного, глупого, либерального и такого покладистого, что из него хоть веревки вей, это, по чести сказать, не дорого. Берете вы или нет? Дешевле я не уступлю, а вы другого такого не найдете.
– Но и вы тоже не скоро найдете другого покупщика, да и не ко всякому, надеюсь, отнесетесь с таким предложением.
– Вы понимаете дело, Тихон Ларионович, и за это я вам сразу пятьсот рублей сбавляю: угодно вам девять тысяч пятьсот рублей?
– Дорого.
– Дорого! Девять тысяч пятьсот рублей за человека с образованием и с самолюбием!
– Дорого.
– Какая же ваша цена?
– Послушайте, Горданов, да не смешно ли это, что мы с вами серьезно торгуемся на такую куплю?
– Нимало не смешно, да вы об этом, пожалуйста, не заботьтесь: я вам продаю не воробья в небе, которого еще надо ловить, а здесь товар налицо: живой человек, которого я вам прямо передам из рук в руки.
– Я, право, не могу вам верить.
– Я и не прошу вашего доверия: я не беру ни одного гроша до тех пор, пока вы сами скажете, что дело сделано основательно и честно. Говорите только о цене, какая ваша последняя цена?
– Я,