человек, написавший все это своею собственною рукой, есть человек, уже компрометированный в политическом отношении, дома у него теперь опять есть целый ворох бумаг, происхождение которых сближает его с самыми подозрительными источниками.
– Понимаю! – воскликнул, ударив себя ладонью по лбу, Кишенский.
– Ничего не понимаете, – уронил небрежно Горданов и продолжал, – прочитанное мною вам здесь сочинение написано по тем бумагам и есть такое свидетельство, с которым автору не усидеть не только в столице, но и в Европейской России. Вся жизнь его в моих руках, и я дарую ему эту жизнь, и продаю вам шелковый шнурок на его шею. Он холост, и когда вы ему поставите на выбор ссылку или женитьбу, он, конечно, будет иметь такой же нехитрый выбор, как выбор между домом на Английской набережной или коробочкой спичек; он, конечно, выберет свадьбу. Верно ли я вам это докладываю?
Кишенский беззвучно рассмеялся и, замотав головой, отошел к окну, в которое гляделась белая ночь.
– Верно ли? – повторил Горданов.
– Верно, черт возьми, до поразительности верно! И просто, и верно!
Дама молчала.
– Ваше мнение? – вопросил ее Горданов.
– Дело в том, – молвила она после паузы, – как же это совершится?
– Тут необходимо небольшое содействие Тихона Ларионовича: жениха надо попугать слегка обыском.
– Это можно, – отвечал Кишенский, улыбнувшись и потухнув в ту же секунду.
– И непременно не одного его обыскать, а и меня, и Ванскок, понимаете, чтоб он не видал нить интриги, но чтобы зато была видна нить хода бумаг.
– Хорошо, хорошо, – отозвался Кишенский.
– У него пусть найдут бумаги и приарестуют его.
– Да уж это так и пойдет.
– А тогда взять его на поруки и перевенчать.
– Да, это так; все это в порядке, – ответил Тихон Ларионович.
– Тогда ему будет предложено на выбор: выдать ему назад это его сочинение или представить его в подкрепление к делу.
– Да.
– И он, как он ни прост, поймет, что бумаги надо выручить. Впрочем, это уже будет мое дело растолковать ему, к чему могут повести эти бумаги, и он поймет и не постоит за себя. А вы, Алина Дмитриевна, – обратился Горданов к даме, бесцеремонно отгадывая ее имя, – вы можете тогда поступить по усмотрению: вы можете отдать ему эти бумаги после свадьбы, или можете и никогда ему их не отдавать.
– К чему же отдавать? – возразил Кишенский.
– Да, и я то же самое думаю, а, впрочем, это ваше дело.
– Это мы увидим, – молвила невеста.
И затем, с общего согласия, был улажен план действий, во исполнение которого Кишенский должен был «устроить обыск». Как он должен был это устроивать, про то ничего не говорилось: предполагалось, что это сделается как-то так, что до этого никому нет дела. Затем, когда жениха арестуют, Горданов, которого тоже подведут под обыск, скажет арестованному, что он, желая его спасти в критическую минуту, отдал бумаги на сохранение Кишенскому, а тот – Алине Дмитриевне Фигуриной, и тогда уже, откинув все церемонии прочь, прямо объявят ему, что Алина Дмитриевна бумаг