нынче на сходку пошли к школе.
Зеленов не испытывал судьбу и пошел, как она наказывала. На воздухе ему стало легче. Но неотвязные мысли о своей неприкаянности снова полезли в голову.
«Вот такие „Томки" и есть моя будущая планида! – думал он с тоскою. – А вернусь домой – дома-то что? Так весь век и ломить на хозяина? Земли – всего один пай, отчим не казак, а иногородним земли не положено. Так что на моем паю шесть ртов… Видать, мне в батраках и загинуть… Чуда не будет! Конечно, – размышлял он, крадучись вдоль бесконечных деревянных фабричных заборов и мрачных зданий красного кирпича, торопясь по осклизлым от росы булыжникам… – Конечно, случись война – можно и крестов навоевать, и, чего доброго, даже в офицеры выйти – бывают такие случаи… Но войны – нет! А стало быть, все эти мечтания – суть химеры!»
– Господи! – перекрестился он на блестевший невдалеке купол Спасо-Троицкого собора Александро-Невской лавры. – Зачем я такой уродился? Всем чужой! Нет мне ни при ком ни места, ни утешения…
Своих собутыльников он застал в казарме и сразу приступил с допросом:
– Где ботинки?
Казак Елисей Анкудинов растерялся и кивнул на тумбочку:
– Вона! Уже и пошутить нельзя!
– Не знаю, как у вас на низу, – зло сказал Осип, заворачивая козловые полусапожки в газету, – а у нас в Собеновской за такие-то шутки так бы старики на майдане отрапортовали, месяц бы колом ходил, не присаживаясь!
– Да что такого! – взъерепенился черномазый Анкудинов.
– Ничего такого! – тряхнув чубом, пояснил Осип. – А только вот через вас, индюков, таковая слава, что «казакам чужое липнет», что, мол, «казак с бою не возьмет, дак потом стащит!».
– Гля, станичники, никак «пенек» в петербургску сучку втрескался! – пытался отшутиться Анкудинов.
– Мели мельница, сбрехать – безделица! – огрызнулся Осип.
– Зеленов! – крикнул ему дневальный. – Ты бы не ходил к фабричным в одиночку. Дождись вечера. Всема пойдем!
– Пошли зараз! – позвал Осип. – Вечером поздно будет. У них нонеча сход какой-то, то ли сходка…
– Во-на! – протянул дневальный казачок из верхнедонских, который сильно симпатизировал Зеленову. – Стало быть, вона через чего мы в готовности…
И тут Осип обратил внимание, что, несмотря на воскресный день, казарма полна казаками. На всех кроватях и нарах сидели атаманцы в портупеях, при шашках, пирамида с винтовками была открыта, и около прогуливался дежурный офицер.
– Так что и мне нельзя идти? – спросил Осип.
– Тебя не касаемо. Ты не нашего полка! А нас вот, того гляди, по тревоге не то усмирять, не то разгонять поведут… Пра слово, не ходи! Плюнь ты на эти штиблеты! В другой раз отдашь… – И, приблизив конопатое лицо к Осипу, дневальный зашептал: – Хотя по мне – дак и не надо отдавать! Пропить – самое правильное дело. Они, энти сучки фабричные, с нас так наживаются, слов нет…
– Пойду! – решительно надевая фуражку, сказал Осип. – Совесть тут оставаться не велит!
– Отлупят! – уверенно посулил