того не подозревая, серьезные промахи и проступки, которые в другой стране возмутили бы всякую благородную душу. А что касается того неодобрения, молчаливого или явного, которое вызывает всякая низость, всякое постыдное деяние, совершенное кем бы то ни было и против кого бы то ни было, безразлично при каких обстоятельствах; что касается подавляющего презрения публики, часто толкающего в цивилизованной стране к самоубийству того, кто является его предметом; что касается всеобщего порицания, сурового и благодетельного залога общественной нравственности, то все это совершено неизвестно в России. Испорченность, жестокость, даже подлость проходят незамеченными или часто встречают извинение и снисходительное отношение. Порядочный человек, добродетельный человек, не способный сознательно опуститься до чего-либо подобного, не только заставит молчать негодование, которое должен возбуждать в нем виновный во всех этих гнусностях, но он будет, даже не краснея, продолжать с ним дружбу. Разве может добродетель пользоваться большим уважением там, где порок не заклеймен презрением?[29]
Может быть, я ошибаюсь, но мне всегда казалось, когда я читал писания Карамзина о России, что он точно хочет сказать русским: «Вы не способны ни к какому прогрессу: довольствуйтесь тем положением, в котором вас оставляют ваши правители; не пытайтесь осуществить какую-нибудь реформу, так как вы только наделаете глупостей».[30]
…Сперанский, выйдя из низов, достиг первых должностей Империи. Его происхождение, несомненно, весьма способствовало его падению. Он был сыном сельского священника. Так называемое русское дворянство обнаруживает некоторое презрение к духовенству, в особенности к тем, кто, принадлежа ранее к этому сословию, достиг высокого поста; и народ, по-видимому, часто разделяет это презрение.[31]
Если я о чем-либо сожалею, то это легкость, необдуманность, неосновательность в повествованиях[32]. Но и в этом отношении я не обвиняю самые лица повествующих, но скорее обстоятельства, в коих они находились, и более всего эту славянскую, если не исключительно русскую, ветреность и легкомыслие, кои так сильно выражаются во всех поступках, во всех суждениях и воззрениях наших соотечественников.
Письмо Н. И. Тургенева к А. И. Герцену (27 июля 1861).[33]
Петр Андреевич Вяземский (1792–1878)
Впрочем, живу: день мой – век мой. Имею несколько приятных знакомств и живу здесь потому, что в России мне душно: сплю и вижу, как убраться под другое небо и ожидать, чтобы слово отечество получило какой-нибудь смысл на языке у русского.
Письмо к М. Ф. Орлову из Варшавы (март 1820).[34]
Всё это делается, как ни попало и как Бог велит. Конечно, Русский Бог велик, и то, что делается у нас впотьмах и наобум, то иным при свете и расчетах не удастся делать. При нашем несчастии нас балует какое-то счастие. Провидение смотрит за детьми и за пьяными – и за русскими, прибавить должно.
(авг. 1822).[35]
И